Путешествие в страну мужчин - Климова Юлия

– А если бы им лодка понадобилась, то к кому бы обратились?

– Шут его знает! – фыркнула хозяйка. – Лодка чуть ли не в каждом доме есть, да только либо дырявая, либо без мотора, а весла сгнили, либо жуки ее поели! Это я к тому, что в деревне нашей старики в основном живут, никто уж далеко от берега не плавает. Рыбачить – одно, а пришлых мужиков куда везти – не-е-е! – Она замотала головой, отчего короткие хвостики косиц стали подпрыгивать.

– А дом отдыха как обходится?

– А у них рыбалка с берега! Раз в неделю соревнования устраивают, кто крупнее рыбу поймает. Дураки! Плотвичкой и окунями друг перед другом бахвалятся! Место свое имеют, – она махнула рукой на окно, показывая направление, – вот там и шумят. Досками и дорожку выложили, и мост на воду, то есть не мост, а штука такая… Неважно, – она опять махнула рукой. – Два года назад у них несчастный случай приключился: напились отдыхающие и давай на моторках гонять, ну и вытаскивали их потом из воды – чудом спаслись, алкоголики чертовы! С тех пор в доме отдыха все скромно, лодки свои они под замок спрятали, а кто хочет покататься, те к Филимону обращаются.

Чутье сыщика сработало мгновенно, Егор напрягся и аккуратно положил вилку на тарелку. Вот за этой зацепкой он сюда и пришел. Ну же, Анна Григорьевна, не подведите.

– А кто такой Филимон?

– Лодочник. Бравый парень был, да только самогонка его сгубила. И жена его бросила, и любовница сбежала, ох… Младше меня на двадцать годов, а выглядит гораздо старше. Глаза мутные, волосы торчком, ноги кривые, а сам дурак!

Щеки хозяйки порозовели. Егор задумался: а не она ли и есть сбежавшая любовница бедолаги Филимона? Или, наоборот, не обратил он на нее внимание по молодости, и обида эта навеки застряла в сердце?

– Найти его хочу. Сколько ему лет, говорите?

– Ну, на десять годов меня младше, – недовольно «изменила показания» Анна Григорьевна и отломила кусочек хлеба. – А кукует он как раз на рыбацком пятачке дома отдыха… Охальник бесстыжий!

«Точно, отверг ее когда-то Филимон», – улыбнулся Егор, решив немедленно отправиться на поиски лодочника.

Петр Петрович то вскакивал, подходил к окну и долго смотрел на почти пустую офисную парковку (но белые полосы на асфальте не имели никакого успокаивающего действия), то возвращался за длинный стол переговоров и садился рядом с Любой. Он брал ее руку, сжимал, гладил и твердил: «Все будет хорошо, я знаю». Если раньше у него наблюдалась явная зависимость от Егора Кречетова (с ним легче решать и переживать даже незначительные проблемы), то теперь добавились еще две глубокие привязанности.

Старая Рада. Уж и не верил Петр Петрович никаким гадалкам («Развелось шарлатанов!»), и никогда ранее не посещал магических салонов («Как такое вообще может прийти в голову?»), а вот теперь зацепило. Нет, она не блефовала, не крутила-вертела общими словами, она точно имела особую связь с… Шурыгин не знал с чем, но в способности старой Рады верил. Какие фразы она произнесла тогда? «Кружат вороны» – это понятно, а потом? Почему же память упрямится и не пускает дальше?! Там было еще что-то важное… «Запечатала она свое пророчество, запечатала!» – мысленно восклицал Петр Петрович, изрядно сердясь. Да и не понял он тогда толком ничего – расплылось, развеялось, растворилось. Не ухватить. Но все действительно будет хорошо – это он почувствовал среди пыльных книг, свечей, пучков сушеной травы. И теплая уверенность осталась.

Люба. Она рядом. Один взгляд ее темных глаз – и страх отступает. Как он любит бряканье тонких серебряных браслетов, нежный аромат весенних цветов (духи? необязательно, она сама так пахнет!), черные кудри, в которых можно запутаться и пропасть раз и навсегда… Что бы он делал без нее, как он жил без нее?

– Я уверен, завтра Катя вернется к нам, – Петр Петрович потер ладонью лоб и откинулся на спинку стула.

– Обязательно вернется, – твердо согласилась Люба. – Там Егор, он найдет ее, вот увидишь.

– И я ее больше никуда не отпущу! Пусть сидит в своей комнате до замужества и крестиком вышивает! А в институт – только в сопровождении охраны. И точка! Зачем она поехала на Валдай? Зачем? А Романенко должен благодарить судьбу за то, что мне сейчас не до него. Все будет хорошо, я знаю, все будет хорошо. И, кстати, Егор может возить ее в институт. Да, пожалуй, я скажу ему об этом. И пусть только попробует отказаться!

Люба поднялась, встала за спиной Петра Петровича, обвила его шею руками, прижалась.

– Он не станет отказываться, – тихо произнесла она. Помолчала, а затем добавила: – Егор хороший, правда?

– Да, но наглый сверх меры, – без горячности ответил Шурыгин, вспомнив прежние войны и едкие ухмылочки Кречетова. Сколько ядовитых стрел еще недавно летело в обе стороны – и не сосчитать! Сколько поломано шпаг! Но сейчас Петр Петрович не смог бы искренне ругать Егора – сейчас у них вынужденное перемирие. Как в джунглях в период засухи: можно пить из единственного источника, не ожидая подвоха от рядом стоящего хищника. – Но сыщик он отменный, я ему доверяю.

Петр Петрович не успел развить тему – его мобильник загудел. «Катюшка» – известил определитель, и сердце защемило. Значит, похититель. Но он обещал позвонить завтра, что же изменилось?

Ждите два часа. Буду! – гласила записка, прибитая гвоздем к двери. Надпись далась автору нелегко: пузатые буквы скакали, а восклицательный знак напоминал угрюмую кочергу, потерявшую точку опоры. Ветерок дергал листок за углы, раскачивал, точно посмеивался над каждым, кому в ближайшее время мог понадобиться лодочник Филимон. Нет его.

Егор представил, сколько раз этот «занятой человек» ударил себя по пальцам молотком, прежде чем попал по гвоздю, и хмыкнул. Разочарованно сорвав записку, он смял ее и швырнул на скамейку. «А во сколько ты ушел, голубчик? И куда тебя понесло на ночь глядя?!»

Кречетов дернул дверь на себя, и та со скрипом поддалась. В нос сразу ударил запах рыбы, тины и грязных носков. Чистоплотностью и аккуратностью хозяин явно не страдал. Жена ушла, любовница сбежала… Привычки и характер Филимона оставили отпечаток на самом доме, и еще издалека можно было понять, что к чему.

Дом напоминал большой шалаш, который лет двадцать назад решили перестроить, расширить и улучшить. Решили и бросили начатое на полпути. Посеревшие доски лежали и вдоль стен, и рядом с туалетом, и на берегу. Крыша с одной стороны была покрыта коричневой черепицей, с другой – расслоившимся, потрескавшимся черным рубероидом. Труба водостока, ни с чем не соединенная, держалась на металлическом кольце и при непогоде, наверное, отчаянно болталась и громыхала. Зеленая краска соседствовала с синей и грязно-оранжевой. Зато к одному из окон был намертво прикреплен флюгер в виде совы, усевшейся на стрелу. Стрела указывала прямо, и никакое стихийное бедствие не смогло бы отклонить ее ни вправо, ни влево.