Ноев ковчег доктора Толмачёвой - Степановская Ирина

– В наказание и в искупление я больше никогда никого, кроме вас, не буду любить. И больше никого не впущу в свой дом. Я буду вас кормить, ухаживать за вами. Мы будем жить с вами только втроем. Вы – мой Ноев ковчег.

Она взяла телефон и позвонила Барашкову. Его удивил ее совершенно обычный, спокойный голос.

– Аркадий, не беспокойся. Я дома. В порядке. В больницу вернуться не могу, потому что не с кем оставить животных. Но ведь почти все исследования уже сделаны?

Он немного подумал:

– Тина... Ты там часом не хочешь что-нибудь с собой... натворить?

Она усмехнулась:

– Не бойся, Барашков. Даже если бы и хотела, то не смогу. У меня ведь здесь еще два существа, которые во мне нуждаются.

– Ну ладно, – задумчиво проговорил он. – Хорошо. Мне к тебе заехать?

– Заезжай. Когда захочешь. Я буду рада. Привези чего-нибудь почитать.

Она отключилась первая. Аркадий еще некоторое время чесал в затылке, не зная, как поступить. Заеду на днях, решил он. Кажется, все налаживается.

– Мне ни с кем никогда в жизни не было так хорошо, как с тобой. Никогда и ни с кем! – Азарцев сидел на постели и баюкал Таню на руках, как ребенка.

– Но ты ведь меня совсем не знаешь? И я о тебе ничего не знаю.

Она гладила его по лицу и всматривалась. Незнакомые глаза, незнакомый нос... Губы знакомы – они ее так часто целуют. Ей было удивительно хорошо. Она будто сбежала с урока в шестом классе. Обманула маму и папу, убежала от бабушки с дедушкой, купила билет в кино, туда, куда одну не пускали, сидела теперь довольная в середине ряда и ела мороженое, которое тоже нечасто ей разрешали. Только дома, с чаем и вареньем, маленькой ложечкой.

– Я у тебя колобок.

– Почему? – удивился Азарцев.

– Потому что от бабушки ушел, от дедушки ушел, сижу тут с тобой и занимаюсь любовью. Пью вино, не хожу на работу и обманываю любовника. – Таня сделала смешную гримасу. – И это все за какой-то месяц. Вот удивилась бы, увидев меня, мадам Гийяр! А может, и не удивилась бы.

– Кто-кто?

– Мадам Гийяр. Мой руководитель из Центра Ганса Селье.

– Это где такой?

– В Париже. Я ведь оттуда приехала месяц назад.

– С любовником?

Таня весело кивнула.

– Можно сказать и так.

– Больше у тебя не должно быть никакого любовника. Мы будем жить здесь.

Таня удивилась.

– А как же Валентина Николаевна?

– Я ей сказал, что к ней не вернусь.

– Серьезно? – удивилась Таня. – Ты всегда так быстро принимаешь решения.

Он покачал головой.

– Все женщины, которые знали меня до тебя, считали меня мямлей и идиотом. Тина держала меня за больного ребенка. На это были свои причины. Но теперь я встретил тебя и стал самим собой.

– А почему тебя называли идиотом?

Он помолчал.

– Знаешь, я не хотел, чтобы ты обо мне что-нибудь знала. Я думал, у нас с тобой все непрочно, на один раз. Но теперь я хочу все о тебе знать. И ты обо мне. Мы же будем с тобой жить вместе, долго и счастливо.

Таня вылезла из его рук и уселась рядом.

– Интересно. Рассказывай.

Он помолчал.

– Не знаю с чего начать.

Она, улыбаясь, закрутила волосы в пучок на затылке:

– Начни с начала. Ну, детство можешь опустить, я приблизительно знаю, у меня самой, наверное, было похожее. Начни с того, где ты работаешь, кто ты по профессии.

Он помолчал.

– Вообще-то я врач.

Она удивилась:

– Ого! Так мы коллеги?

– В каком-то смысле. И ты, и я оба не работаем по специальности.

– Ну? Я не работаю пока только месяц. С тех пор, как вернулась.

Он вздохнул.

– А я чуть-чуть подольше. Скоро будет полгода.

– Но чем-то же ты живешь? Где-то зарабатываешь?

И тут его прорвало.

– Знаешь, я не мог это раньше себе объяснить. Представляешь, себе не мог, не то что другим. А вот теперь могу. Я понял себя. Это ты мне помогла.

– И что же ты понял?

Он помолчал, собираясь с мыслями.

– Есть звери, которые живут семьями – мама, папа, детеныш. Есть одиночки – они бегают сами по себе, где-то кормятся, где-то спят, кого-то загрызут и едят в одиночку. А есть животные, которые живут стаями, большими группами. У них есть вожаки, но остальное все общее – пастбища, маршруты, льдины или рощи... – Татьяна слушала с недоверием и интересом. – Оказывается, я всегда считал себя не тем зверем. Я мечтал быть либо одиночкой, либо вожаком. Я боролся за это, а меня все время смещали...

– Кто?

– Более сильные, более умные, более зубастые. А теперь я познакомился с людьми, с хорошими людьми... Всем им в жизни не повезло, по-разному, но не повезло, как и мне. И они организовали...

– Стаю. – Рассказ нравился Тане все меньше.

– Не стаю, команду. В ней есть вожак, он нас ведет. Мы все там разные, но на равных. У нас все по-честному, мы вместе. И, представляешь, мне это подходит. Мне это нравится. Я выполняю свою работу, хорошо выполняю, но делаю ее не только сам для себя. Вот я знаю, что отец Анатолий заботится сейчас об одном мальчике, чужом мальчике, пристраивает его в хороший интернат, для этого нужны деньги...

– Отец Анатолий, это ваш вожак? Ты что, в секте? – Таня вскочила и уставилась на Азарцева широко раскрытыми глазами.

– Ну, я же сказал тебе, я не в секте, я в команде... Анатолий – он поп, психолог по образованию... Вожак у нас – Николай. Он военный. Куда ты ушла? Ты сядь со мной, мне так гораздо лучше рассказывать...

Таня села на постель, но уже не как раньше, свободно развалясь, а на край. «Куда-то я не туда попала...» – лихорадочно соображала она. Весь восторг, вся храбрость от запрещенного похода в кино куда-то улетучились, все равно как если бы в кинотеатре к сбежавшей с урока школьнице подсел пьяный дядька и стал ее лапать.

– Скажи, а ты что делаешь в этой команде? Лечишь раненых бандитов?

Он посмотрел на женщину и не узнал свою любовь. Куда девалось ангельское лицо с лучащейся радостью в глазах, куда исчезла милая насмешливая улыбка?

– Таня!

Он искренне хотел объяснить, что неважно, где человек работает, сколько он получает, лишь бы существовала любовь, лишь бы человек знал, что он не один, что его любят... И вдруг он подумал: все хотят любви. Все вокруг хотят любви, но ее не хватает. Как вода в колодце заканчивается в сухую погоду, любовь высасывается из него миллионами людей, и в трубах оказывается пустота, а насосы ломаются... И вот тогда любовь скудно поступает с самого дна по тоненькому капилляру только к одному человеку, которого может напоить любовью, а вокруг уже остается пустыня. И не напоить любовью всех.

– Извини, я совсем забыла, – Таня посмотрела на часы, – у меня ведь сегодня еще куча дел. Я пойду...

Она встала и стала торопливо одеваться.

– Ты меня больше не любишь?

Он смотрел на Таню и видел не прежнюю свою любовь, которая внезапно соткалась всего несколько дней назад из смеха, нежных взглядов, невинных шуточек, стройной фигуры, длинных ног, красивого рта и райского блаженства, которое он ощущал, когда обнимал ее. А видел просто очень красивую девушку со светлыми длинными волосами, немного испуганную и торопящуюся поскорее уйти от него к своему любовнику.