Первые впечатления - Робертс Нора

— Шейн.

Она посмотрела на него невидящим взглядом, и затем отчаяние словно прорвало плотину.

— Вэнс, — жалобно пролепетала она и обняла его шею. — Вэнс.

Ее била дрожь, но она не плакала. Она уткнулась ему в плечо, прижалась, отходя от оцепенения, в которое впала после приступа слез. Только ощутив его тепло, она поняла, что страшно замерзла. Ничего не спрашивая, он крепко и бережно прижал ее к себе.

— Вэнс, я так рада, что ты пришел. Ты мне так нужен.

Эти слова поразили его сильнее, чем признание в любви. Он жил с неловким ощущением, что нуждается в ней больше, чем она в нем. А теперь он мог помочь ей, хотя бы выслушать.

— Что случилось, Шейн? — Он ласково заглянул ей в глаза. — Расскажи мне.

Ее хриплый вздох красноречиво показал, с каким трудом ей даются слова.

— Моя мать.

Он осторожно убрал спутанные волосы с ее щеки.

— Она что — заболела?

— Нет! — с внезапной злостью воскликнула Шейн.

— Расскажи мне, что случилось.

— Она приезжала.

— Значит, приезжала твоя мать, — подсказал он.

— Я уже собралась закрывать. Я не ожидала… Ее не было на похоронах, и на письмо она не ответила. — Шейн сжала кулаки.

— То есть ты не видела ее после смерти бабушки?

— Мы не виделись два года. С тех пор, как она последний раз вышла замуж. Теперь она развелась и приехала. Я почти поверила ей. Я думала, мы сможем с ней поговорить. Но она… — Шейн зажмурилась. — Все это было наигранно — ее слезы и горе. Она умоляла меня понять ее, и я ей поверила. Но она приезжала не ради бабушки и не ради меня. — Шейн открыла глаза, и Вэнс увидел в них боль.

— Так что же ей было нужно?

— Деньги, — безучастно ответила Шейн. — Она думала, здесь есть деньги. Когда я сказала ей, что бабушка оставила все мне, она впала в бешенство. Как я сразу не догадалась! Я ведь знала! — Ее плечи поникли, точно под бременем тяжкого груза. — Я всегда знала! Ей плевать на всех. Я надеялась, что бабушку она хоть немного любит, но… Когда она прибежала сюда и стала рыться в моих бумагах, я сказала ужасную вещь. Но я не жалею. — Слезы выступили у нее на глазах. — Я отдала ей половину того, что у меня было, и выставила ее.

— Ты дала ей денег? — ужаснулся Вэнс, не веря собственным ушам.

— Бабушка тоже дала бы. Она ведь, как ни крути, моя мать.

— Она не мать тебе, Шейн! — воскликнул возмущенный Вэнс. — По факту — да, но ведь это ничего не значит. У кошек тоже бывают дети. Извини, если я резко выразился.

— Нет-нет, ты прав, — сказала Шейн со вздохом. — По правде, и я очень редко вспоминала о ней. Все больше потому, что бабушка ее любила. И все же…

— И все же ты чувствуешь себя перед ней виноватой, — подсказал Вэнс.

— Но как же можно сказать собственной матери, чтобы она убиралась? Бабушка никогда бы…

— Может быть, твоя бабушка по-другому к ней относилась, давала ей деньги из чувства долга. Но вспомни, кому она все это оставила? Все, что любила? Что значит для тебя слово «мать», Шейн? Кого ты себе представляешь при этом слове?

Шейн внимательно посмотрела на Вэнса.

— Ты ничего ей не должна. — Он крепче обнял ее. — Мне знакомо чувство вины, я знаю, как оно убивает. И я не позволю тебе мучиться!

— Я сказала ей, чтобы она убиралась и больше не приезжала. — У Шейн вырвался долгий судорожный вздох. — Но я не верю, что она оставит меня в покое.

— А ты этого хочешь?

— О боже, да.

— Идем, ты устала. — Вэнс поцеловал Шейн в висок и поднял на руки. — Приляг, отдохни. Поспи.

— Нет, я не устала, — возразила она, хотя ее веки закрывались сами собой. — Просто голова болит. А ужин…

— Духовку я выключил, — сказал он, перенося ее на кровать. — Мы поужинаем потом. — Откинув одеяло, он стал укладывать Шейн на прохладные простыни. — Я принесу тебе аспирин.

Шейн взяла его за руку.

— Вэнс… побудь, пожалуйста, со мной. Просто побудь рядом.

— Конечно, — улыбнулся он и лег на кровать рядом с ней. — Постарайся уснуть. Не бойся, я с тобой.

Он понятия не имел, как долго они так пролежали. Часы в гостиной Шейн били не однажды, но Вэнс не обратил внимания.

Шейн согрелась, перестала дрожать. Ее дыхание стало спокойным и ровным. В отличие от мыслей Вэнса.

«Никому, — решил он, — никому и никогда я больше не позволю довести Шейн до такого состояния». Глядя в потолок, он придумывал способы разделаться с Энн Эббот. За всю жизнь он не видел картины ужаснее, чем белое лицо Шейн и ее полные боли глаза.