Подарок - Ахерн Сесилия

Но сейчас, дыша холодным декабрьским воздухом, подняв глаза и подставив лицо ветру, когда он почувствовал с благодарностью прикосновение к коже холодных дождевых капель, он понял, что душа наконец-то догнала, настигла его.

Он это почувствовал.

Наутро после семидесятого дня рождения отца, в девять часов, Лу Сафферн сидел у себя в заднем дворике и, запрокинув голову и закрыв глаза, подставлял лицо утреннему солнцу. Он перелез через изгородь, отделявшую два акра возделанной земли с дорожками, усыпанными галькой, с клумбами и растениями в больших горшках в качестве вех и ориентиров от земли необработанной, не знавшей прикосновения человеческих рук. Там и сям виднелись желтые пятна утесника, как будто кто-то в Далки, играя в пейнтбол, обстрелял северную сторону мыса. Дом Лу и Рут стоял на вершине холма, а их задний двор находился на северном склоне с широким видом на Хоут внизу, бухту и дальше, до самого Ирландского Ока. Нередко вдали можно было даже различить Сноудон и Национальный парк Уэллса в 138 километрах от них. А в этот ясный день Лу Сафферн как раз и глядел в ту сторону.

Лу сидел на камне, дыша свежим воздухом. Из заложенного носа текло, щеки застыли от холода, уши кусал ветер. Пальцы стали лилово-синими, словно их прищемили. Погода тяжелая для организма, но идеальная для хождения на яхте. В отличие от аккуратного, ухоженного садика Лу и таких же садиков по соседству, утесник рос как бог на душу положит, что казалось даже лучше и живописнее, — так растет второй ребенок в семье, ребенок, которому дают больше воли, не сковывая правилами и запретами. Утесник карабкался по склону, захватывая все вокруг властно и неудержимо. Ландшафт был холмистым и неровным, возвышенные участки совершенно непредсказуемо чередовались с впадинами и ямами, грозя опасностью путникам. Пейзаж казался мирным, но таил в себе неожиданности — так озорник с последней парты тихо ждет щелчка запрятанного им в классе капкана. Несмотря на таинственную дикость холмов и сутолоку рыбацкой деревушки, жизнь в самом Хоуте дышала спокойствием и уютной патриархальностью — спокойствием веяло от маяков, освещавших жителям путь к причалам, спокойствием веяло от незыблемых скал, высившихся подобно строю спартанских воинов, вздымающих мускулистую грудь и раздувающих ноздри в ожидании схватки с силами природы. Посредником между морем и сушей служил пирс, усердно тасовавший людей, направлявшихся туда-сюда, на фоне башни Мартелло, стоявшей в отдалении одиноким часовым, солдатом-ветераном, не желающим покидать свой пост, хотя война давно уже завершилась. Несмотря на вечные набеги ветров на берег, городок держался стойко и не сдавался.

Лу не один обдумывал сейчас свою жизнь. Рядом с ним сидел он сам. Одеты они были по-разному: один приготовился идти на яхте с братом, другой — отправляться на каток с женой и детьми. Оба глядели на море, устремляли взгляд к сиянию солнца, встающего на горизонте. Диск его был похож на гигантскую серебряную монету, брошенную на счастье и поблескивающую из водной глубины.

Они сидели и сидели так молча и недвижно, довольствуясь обществом друг друга.

Сидевший на мшистой кочке Лу взглянул на Лу, примостившегося на камне, и улыбнулся.

— Знаешь, как мне хорошо сейчас? Я просто вне себя! — Он весело хохотнул.

Но сидевший на камне Лу не ответил ему улыбкой.

— Чем больше собственных шуток я слышу, тем яснее понимаю, что шутки мои не смешны.

— Ага, как это понимаю и я. — Лу вырвал длинный стебелек травы и сейчас теребил его посиневшими пальцами. — Но еще я вижу, что я чертовски красивый парень!

И оба они рассмеялись.

— Но уж слишком ты разговорчив в обществе, — заметил Лу, сидевший на камне, вспоминая, как часто его второе «я» без особой нужды притягивает к себе внимание за столом.

— От меня это не укрылось. Мне и вправду стоит…

— И ведь ты не умеешь слушать, — задумчиво добавил Лу, сидевший на камне. — А анекдоты твои слишком длинны. Собеседникам они не так интересны, как это тебе кажется. Ты никогда и никого ни о чем не расспрашиваешь. Пора тебе научиться это делать.

— Позаботься-ка лучше о себе, — бесстрастно возразил Лу, сидевший на кочке.

— Этим и занимаюсь.

Они посидели, опять погрузившись в молчание, потому что Лу Сафферну внезапно открылась благотворность и величие тишины. Чайка метнулась вниз, закричала, с подозрением взглянула на них и улетела прочь.

— Она отправилась рассказать о нас своим подружкам, — сказал Лу, сидевший на камне.

— Что бы там ни было, давай не принимать их толки близко к сердцу, — ответил другой Лу.

И оба они снова рассмеялись.

— Не могу поверить, что смеюсь собственным шуткам. — Сидевший на кочке Лу потер глаза. — Меня это ставит в тупик.

— Что происходит, как ты думаешь? — серьезно спросил Лу, сидевший на камне.

— Если ты этого не понимаешь, то не понимаю и я.

— Да, но у тебя, как и у меня, должны быть на этот счет определенные теории.

Они переглянулись, в точности зная мысли друг друга.

Аккуратно подбирая слова, перекатывая их во рту и как бы пробуя каждое на вкус, Лу сказал:

— Я не суеверен, но думаю, что мы должны держать свои теории при себе. Согласен? Что есть, то есть. Остановимся на этом.

— Я не хочу вреда окружающим, — проговорил Лу, сидевший на кочке.

— Слышишь, что я сказал? — сердито повысил голос второй Лу. — Я велел тебе помалкивать!

— Лу! — раздался голос Рут из сада. Она звала его, и ее зов прервал их тайную беседу.

— Иду! — крикнул он, высунув голову из-за изгороди.

Он увидел Пуда. Тот вырвался на свободу из кухонной двери и ковылял сейчас по лужайке, нетвердо держась на ногах. Так катится по земле яйцо с еще не до конца вылупившимся из скорлупы цыпленком. Мальчик догонял катившийся мячик, он хотел схватить его, но всякий раз толкал мячик неверными ногами, отпихивая его от себя еще дальше. Поняв, наконец, в чем тут дело, он остановился и стал осторожно тянуть руки к мячу, словно боясь, что тот, как живой, отпрыгнет от него сам. Подняв ногу, он сделал шаг и, не умея сохранять равновесие, упал на траву, приземлившись на толстую, в подгузнике, попу. На двор выбежала Люси в шапочке и шарфе и стала загонять Пуда обратно.

— Она так похожа на Рут, — услышал он голос над ухом и понял, что другой Лу стоит теперь рядом.

— Я знаю. Погляди, какое у нее выражение лица.

Они наблюдали за Люси, выговаривающей Пуду за его баловство, и оба одинаково смеялись, глядя на ее строгую мину.

Люси пыталась взять Пуда за руку и увести в дом, а он отчаянно визжал. Затем он вырвался и, замахнувшись на нее в припадке раздражения, пошел к дому самостоятельно.