Светлая полночь - Стоун Кэтрин

И в этом только им принадлежащем мире Джейс Коултон смеялся! У него был очень мягкий глубинный и негромкий смех. Совершенно новый. Никогда и никем ранее не слышанный. Он походил на выражение желания. Словно внутри его полыхал лавандовый звездный свет.

Кроме смеха в их уединенный мир однажды вторгся еще один звук. Это был звонок телефона, который принес весть о войне.

Бригада Джейса, как и планировалось, собиралась на Балканы. Точное место назначения изменилось — им предстояло отправиться туда, где до Рождества было относительно безопасно в этом неспокойном районе.

Да, на Балканах постоянно тлела многовековая вражда. Но в последние десятилетия она поутихла, и дети, чьи предки убивали друг друга, давно стали друзьями. И среди них даже заключались смешанные браки.

Иллюзия прочного мира разрушилась вместе с резней накануне Рождества. Массовое убийство совершалось с применением современного оружия и финансировалось и поощрялось внешними источниками.

Организации многих стран откликнулись на настоятельные мольбы и призывы выживших граждан и прислали нейтральных наблюдателей с целью проанализировать, оценить ситуацию и выработать рекомендации. Потребуется какое-то время, чтобы определить, на чью сторону встать.

Политики пребывали в сомнениях. Но не было сомнений, что жертвы конфликта отчаянно нуждались в медицинской помощи. Организация, к которой Джейс примкнул добровольно, собиралась послать бригаду, как только это станет возможно по соображениям безопасности, и это может произойти скорее всего двадцать девятого декабря — на три дня раньше, чем планировалось.

Согласится ли Джейс выехать в этот день?

Да. Разумеется, согласится. Почему бы нет? В конце концов, Джулия улетает на заре в тот же день.

Джейс отправлялся на войну, а Джулия — в Эмералд-Сити. После этого телефонного звонка единственным посягательством на их уединение было время, его невидимая стрелка, которая двигалась — нет, бежала! — к тому декабрьскому утру.

Очень скоро настал канун отъезда — по крайней мере ее. Упаковать одежду было несложно, труднее уложить сокровища — подарки от него: снежинки из «Кентерфилдза» и блестящей визитной карточки.

Это была деловая карточка, элегантная, с тиснением, совершенно обезличенная с фасада. «Доктор Джейс Коултон, мемориальный травмоцентр „Грейс“« — гласила она. Далее шел адрес, телефон и факс.

Но зато на обратной стороне карточка обретала интимность, теплоту и человечность. Там был его домашний адрес, написанный им собственноручно, и не значащийся в официальном справочнике телефон.

Голос Джейса звучал доверительно, трогательно и заботливо, когда он передавал ей карточку.

— Если тебе что-то понадобится, Джулия, я хочу, чтобы ты позвонила. Если не сможешь связаться со мной, звони Гареку.

— Кто это?

— Мой адвокат.

— Которому ты доверяешь?

— Которому я доверяю, — подтвердил Джейс. — Абсолютно.

Джулия положила оба своих сокровища в сумку. Снежинку, бережно закутанную и уложенную в футляр, спрятала в боковой кармашек, а визитную карточку — в бумажник.

Ну вот. Дело сделано. Теперь можно вернуться к Джей-су. На остаток ночи. Но Джулия сделала это не сразу. Она потратила некоторое время на то, чтобы кое-что написать своим необыкновенным почерком на бланке отеля.

Джейс стоял возле голубой елки, которая светилась огнями и разбрасывала вокруг себя разноцветные блики. Однако смотрел он не на рождественский декор, а в ту сторону, откуда должна была появиться Джулия.

Его мягкая улыбка при ее появлении сказала ей, что его ожидание было невозможно долгим. Он успел соскучиться.

— Все упаковано? — спросил он.

— Все упаковано. — Джулия протянула ему листок лилового цвета. — Я хочу, чтобы у тебя тоже был мой адрес в Сиэтле и номер моего телефона.

Джейс взял листок, и его улыбка сразу пропала, едва он взглянул на написанные слова, вероятно, даже не успев прочитать.

Джулия посмотрела на его руки и увидела, как нежно они взяли листок, хотя потом ей показалось, что эти руки с трудом удержались, чтобы его не скомкать и не смять.

Она следила за тем, как Джейс позволил листку упасть, медленно опуститься, словно снежинке, на лиловый диван. Лиловое на лиловом. Снег на снегу.

Когда его руки освободились, он протянул их к ее рукам и взял их так же осторожно, как держал до этого листок, несмотря на силу — и страдание, которое затаилось в его глазах.