Прогулка под луной - Знаменская Алина

— Прочитаешь мне свои последние стихи?

Алька с готовностью вскочила на ноги.

Выехали вечером.

Молчание вымотало обоих в первые же полчаса. Наконец Денис догадался включить музыку. Пели на английском. Голос певицы, гортанный, неровный, то терялся в хитросплетениях джазовой аранжировки, то резко выплывал и властно перекрывал инструментальный фон.

«Я хочу тебя здесь и сейчас», — требовала певица на разные лады: то призывно-страстно, то яростно, то безнадежно-униженно.

Маша усмехнулась и взглянула на Зверева. Он должен понимать этот несложный текст. Но лицо Дениса было бесстрастно. Он смотрел на дорогу. Возможно, он просто не слушает песню.

Маша отвернулась к своему окну и стала скользить взглядом по бесконечным лужайкам, пестрым от цветов и золотым от заходящего солнца. На редкие открытые холмы, как тени гигантских крыльев, ложились сумерки… Судя по всему, она больше не вернется в это удивительное по красоте место. Приехать сюда одной? Об этом не может быть и речи. Лесной останется в ее памяти горько-сладким воспоминанием.

Почему? Почему? Почему?

Маша резко повернулась к Звереву. Он сидел абсолютно невозмутимый, какое-то молчаливое спокойное упрямство было в его лице. Руки без напряжения, почти небрежно держали руль. А ведь только прошлой ночью эти руки обнимали ее, Машу! Ей было горячо от их прикосновений!

А теперь! Что же выходит, она была нужна ему только на одну ночь?

«Я хочу тебя здесь и сейчас!» — надрывалась певица.

Больше он не нуждается в утешении и теперь стремится избавиться от нее, причем как можно скорее! Даже собственного времени не пожалел — решил лично отвезти ее домой, чтоб не путалась под ногами!

«Я хочу тебя… а ты уходишь в ночь», — выдохнула певица и замолчала.

Синие сумерки расцветились зябью дрожащих огней — въехали в какой-то город. Маша не заметила указателя. Кажется, Ржев.

— Остановите машину!

— Тебе нужно выйти?

— Да! Вот именно! Мне противно сидеть с таким… с таким лицемером! Я поеду поездом! Я не нуждаюсь в провожатых! Сейчас же выпустите меня отсюда!

Маша яростно выпалила эту тираду, с силой дергая ручку дверцы, грозя сломать ее.

— Маша, успокойся. Я сейчас. Давай поговорим спокойно…

— Да пошел ты! Я сыта по горло твоими ночными разговорчиками! Я видеть тебя не могу! Кретин!

Денис вынужден был остановить машину у автобусной остановки — в таком состоянии девушка могла вывалиться прямо под колеса проезжающих мимо машин. Люди на остановке с любопытством обернулись на ругающуюся пару.

Женщина пулей вылетела и прыгнула к багажнику. Мужчина — за ней. Люди, подолгу дожидавшиеся автобуса, были не прочь поразвлечься. Зрелище обещало быть занимательным: пара возле темно-синего «форда» вела себя резво. Женщина тщетно пыталась открыть багажник, била кулаком по блестящей поверхности, зло бросала мужчине в лицо свои обвинения.

Мужчина пытался оттащить ее от багажника, пробовал усмирить угрозами, за что и получил по физиономии.

Народу на остановке прибавилось.

Теперь мужчина и женщина оставили в покое багажник. Расположившись по двум сторонам от него в боевой позиции, стали излагать в унисон две свои совершенно противоположные точки зрения. Зрители притихли.

Доглядеть развязку помешал дождь. Вначале он в качестве разведки послал на горячий асфальт свои самые крупные редкие капли и, убедившись, что будет где разгуляться, обрушил на город весь летний запас дождевой воды.

Народ мгновенно забился в металлический ящик остановки. Мужчина, преодолевая сопротивление, сгреб женщину в охапку и затолкал в салон «форда».

Кино закончилось.

Денис провел машину по тротуару и остановил в первом же дворе. Рядом мокли песочница и высокие ржавые качели. Пелена дождя напрочь отрезала салон «форда» от внешнего мира. Маша видела лишь зеленый огонек спидометра и крошечное пламя зажигалки в дрожащих пальцах Зверева.

— Я закурю?

— Кури.

Маша отвернулась и уткнулась взглядом в мутный поток на стекле.

— Ты уже можешь разговаривать? — поинтересовался Зверев, не глядя на собеседницу.

Та молча ворохнулась в своем кресле.

— Я понимаю, — проговорил Денис. — В твоих глазах я выгляжу хамом. Негодяем. Так? Соблазнил девушку, и — адью…

Маша не отвечала.

— Это не совсем так, Маш…

Маша выдавила из себя усмешку. Он продолжал:

— Я пока не знаю, как назвать для себя то, что произошло между нами и… что вообще происходит.

— Неужели? — Маша насмешливо уставилась на Зверева.

Он никак не отреагировал на ее колкость. Весь окутанный дымом, продолжал смотреть в дождь.

— Да, не знаю, — повторил он. — Хотя прекрасно чувствую: что-то происходит. Этого нельзя не признать, но…

Маша устремила на него внимательный взгляд.

— Но?

— Но нам с тобой это ни к чему.

— Вот как? — От обиды в горле случился спазм, и она больше не смогла выдавить ни звука.

— Маш, тебе чуть больше двадцати. Совсем недавно ты была влюблена и собиралась замуж. Вы поссорились, и здесь, на краю света, судьба свела тебя со мной, а могла свести с кем угодно. От одиночества можно наделать столько глупостей. Я не хочу быть ошибкой в твоей жизни. Я слишком вымотан, чтобы стать еще чьей-то ошибкой.

Маша вглядывалась в его лицо сквозь эту мутную темноту, пытаясь прочитать в глазах правду. Что он несет? Можно подумать, что ему восемьдесят лет!

— Нет, а кто тебе дал право решать за меня? Почему ты разговариваешь со мной, как со школьницей? Значит, если все обстоит так, как ты обрисовал, выходит, я здесь, в лесу, от избытка сексуальной энергии, готова была кинуться в постель к первому встречному?

— Я этого не говорил.

— Но именно это ты имел в виду. Я не дура. Я понимаю намеки. И весьма благодарна за лестное мнение о себе. Только, помнится, ты сам ко мне пришел, я не напрашивалась…

— О Боже, Маша, да разве я об этом? Я почти на десять лет тебя старше. Я ни во что не верю, в душе я — старик. Ты другая. Ты кидаешься всем помогать потому, что по природе — отзывчивая. Романтик. Ты и меня пожалела, как Шейлу, как Альку. Но я — мужик, Машенька. Мне стыдно твоей жалостью воспользоваться и привязать тебя к себе. Я на эго права не имею, девочка. В один прекрасный день ты поймешь, что совершила ошибку, а бросить нас с Алькой не решишься по причине своих душевных качеств. Так вот, малыш, мне таких жертв не надо. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Он что-то еще говорил ей, но слова отскакивали от ее сознания. Она вся была — зрение.

Ничто не ускользнуло от ее цепкого взгляда — ни дрожание его пальцев, стряхивающих пепел, ни боль в глазах, ни горькая складка на лбу. Никакие слова не могли убедить ее так, как эти едва уловимые приметы: он любит ее! Конечно, любит. Но по каким-то необъяснимым причинам боится этого чувства, отталкивает его и пытается оградить себя стеной отчуждения. Это неожиданное открытие успокоило ее настолько, что она не стала утруждать себя возражениями на целый ряд его веских доводов. Она молчала. Когда же поток его красноречия иссяк, она просто спросила: