Русская наследница - Знаменская Алина

Согнутая фигура отца, его вороватый взгляд по сторонам создавали впечатление, что он этого ребенка украл. Но Аня знала, слышала, что у отца есть новый ребенок. Ребенка зовут Коля, и ему два года. Сейчас, на руках у отца, безучастно взирая вокруг, ребенок напомнил Ане маленькую обезьянку, которую она видела однажды в зоопарке.

Аня не видела отца два года, все это время мечтала о встрече, скучала и представляла, как увидит его. Но теперь, когда увидела, почувствовала неловкость, растерянность и даже стыд. Ей было стыдно за отца, за его вороватую походку, за его какой-то небрежный, неопрятный вид, торчащие коленки неглаженых брюк, стыдно за то, что у него ребенок в другой семье, за то, что он забыл их с Виталькой. Раньше она придумывала причины его отсутствия, эти причины оправдывали его. Теперь, увидев, что он свободно ходит по городу с новым ребенком, Аня уже не могла выдумать оправданий отцу. Она поняла, что сейчас заревет.

Филипп ушел вперед, Аня отстала, физически чувствуя приближение отца. Он скользнул по ней взглядом, сначала не зацепив, а потом, уже обойдя ее, остановился. И Аня остановилась. Они обернулись одновременно.

— Аня?

Аня кивнула, пытаясь проглотить комок в горле. Отец покраснел — он и глядел и не глядел на нее: оглядывал всю с ног до головы, не останавливаясь на глазах.

— Гуляешь?

— Нет. Мы с Филиппом за продуктами ходили.

— С кем?

Филипп уже возвратился, потеряв Аню.

— Вес в порядке? — спросил иностранец.

Аня кивнула.

— Филипп, это мой отец. Познакомься, папа, это Филипп, наш друг.

— Привет. — Филипп показал все свои белые зубы и протянул мощную широкую ладонь Кириллову.

Мальчик на его руках спрятал крошечное личико от незнакомцев. Кириллов пожал протянутую руку.

— Ну, как у вас дела? — спросил отец, стараясь сделать голос бодрым и беззаботным. От этого вопрос прозвучал развязно.

У Ани все перевернулось внутри. Ей даже пакет с фруктами стало тяжело держать, и она поставила его на снег. Она не знала, чего больше хочет в этот момент — чтобы отец стал тормошить ее, расспрашивать или исчез вместе со своей живой обезьянкой. Этот мальчик на руках родного человека вызвал у нее гамму неподвластных ей чувств, от которых она буквально задохнулась, не в силах ни разобраться в них, ни совладать с ними.

Он — чужой! Он принадлежит этому существу с маленькими ручками и ножками, а их, ее и Витальки, словно и не было в его жизни!

У Ани была улыбка на лице, она се туда нарочно выгнала, а вот слезы вылезли сами, без спроса. Так она и стояла — с улыбкой на лице и глазами, полными слез.

— А это твой братик, Коля, — сказал отец виновато. — Коля, посмотри на девочку.

Коля пуще прежнего вцепился в воротник и не поворачивался больше.

Филипп в замешательстве переводил взгляд с девочки на мужчину и обратно.

— Как дела дома, Ань? — повторил свой вопрос Кириллов, переминаясь с ноги на ногу.

Видимо, он замерз и ему хотелось уйти. А нужно было стоять и разговаривать с ней.

— Все хорошо. Только Виталька в больнице лежал. Он под машину попал.

Она с удовлетворением отметила, как побледнел отец, взяла пакет одной рукой, а другой — ладонь Филиппа. И пошла.

Отец что-то кричал ей вслед. Ребенок заплакал. Аня не обернулась. Она давилась слезами и шагала, шагала… Когда свернули за угол, она осторожно отпустила руку Филиппа и вытерла слезы варежкой. Филипп сказал ей что-то свое, американское, и свободной рукой притянул ее к себе. Так они и шли остаток пути — Аня у американца под мышкой. Он ничего не спрашивал, потому что все понял.

Они вошли в подъезд и молча поднялись по лестнице. У почтовых ящиков Аня остановилась. Нужно вытащить газету. Она открыла ящик с номером своей квартиры, и, кроме газеты, к ней в руки вывалился сверток. Небольшой сверток, величиной с видеокассету, запакованный в серую бумагу.

Аня повертела его в руках. Филипп взял у нее сверток и начал осторожно разворачивать. Он еще не развернул полностью, а уже понял, что там. В бумаге, в целлофановом пакете, лежали его документы. Пару минут они молча рассматривали бумаги, потом уставились друг на друга, думая каждый о своем.

Затем Филипп сунул документы во внутренний карман куртки.

Уже когда подошли к двери и Аня хотела позвонить, Филипп остановил ее и замялся, видимо, подбирая русские слова.

«Теперь он в любой момент может улететь, — подумала она, почти с неприязнью глядя на смятенного американца. — Жил у нас только потому, что ждал документы. А теперь…»