Неожиданное наследство - Картленд Барбара

Когда мне исполнилось тринадцать, началась война^[15], но отчима, к сожалению, не призвали. Он стал богатеть, но нам от этого проку не было, потому что пил он еще больше. По мере того как я взрослел, он, очевидно, считал нужным почаще доказывать свою власть, – как бы то ни было, избиения участились, и когда мне исполнилось пятнадцать, я убежал. Я был крупным для своего возраста и ухитрился получить работу в доках Ливерпуля. Я прожил там до конца войны. Жизнь была тяжелой, но она мне нравилась.

После этого я еще год скитался по стране, перебиваясь работой то там, то тут. Однажды, идя пешком в Лондон, где я намеревался поискать что-нибудь новенькое, я впервые оказался в Грин-Энде.

– В Грин-Энде? – удивленно воскликнула Кристина.

Майкл кивнул.

– Я знал о своих предках, естественно. Моя мать рассказывала о них, она довольно часто описывала мне дом, в котором провела свое детство. Она всегда любила Манор и, думаю, скучала по дому, который любила, и по жизни, которую там вела, гораздо больше, чем ей казалось.

Впервые я его увидел весенним утром. Ночь я провел в лесу, поэтому проснулся рано, умылся в реке и прошел через деревню, когда все еще спали. Разглядывая домики с соломенными крышами, я наконец нашел дорогу мимо церкви – моя мать слишком часто описывала мне деревню. Я узнал герб на воротах и вошел. Интересно, можете ли вы представить, каково это – увидеть Манор впервые в жизни? Солнце только вставало, в деревьях щебетали птицы. Весь газон вдоль подъездной аллеи зарос нарциссами, а вокруг дома цвели персиковые деревья.

Я стоял будто зачарованный. Мне было семнадцать, и я, несмотря на суровую жизнь, оставался романтиком. То был дом моей матери. Тогда я решил, что сделаю все возможное, чтобы привезти ее сюда. Я не сказал вам, что очень любил ее. Так вот, я ее очень любил. Она была для меня всем и в этом страшном, уродливом и грязном мире оставалась для меня олицетворением красоты. Тогда я понял, что нельзя было оставлять ее одну. Я спас собственную шкуру, но какой ценой! Я прошел только до конца аллеи, ближе к дому не подходил, так как чувствовал, что получу на это право, только когда со мной будет она. Отказавшись от идеи идти в Лондон, я отправился обратно в Манчестер. Дорога заняла у меня три или четыре дня. Я вошел в город вечером, когда темнело, и побежал по улицам, горя желанием поскорее добраться до матери и сказать ей, что нужно уезжать оттуда, что я собираюсь отвезти ее домой, чего бы мне это ни стоило.

Дверь дома была заперта, на стук никто не отвечал. Но я так стремился увидеть мать, что запертые двери не могли помешать мне. Я разбил окно и забрался внутрь. В доме было так же тихо, как когда я убегал, только грязнее и беспорядка было больше. Я прошел на кухню и обнаружил, что в раковине полно грязной посуды – это было совсем не похоже на мою мать. В гостиной тоже царил беспорядок, грязные ботинки отчима валялись на диване.

Тогда я подумал, что мама, наверное, заболела. Я поднялся наверх. В спальне тоже никого не оказалось, кровать была не убрана, постельное белье было серым от грязи. Что с ней случилось? В сердце проникли страх и тревога. Я вышел на лестницу.

И в этот момент на первом этаже появился отчим. Он был пьян, хотя и не так сильно, как обычно. Я заорал на него. Он уставился на меня налитыми кровью глазами, не понимая, кто я такой. Я сильно изменился за прошедшие годы.

«Что тебе надо?» – агрессивно спросил он.

«Мне нужна моя мать. Где она?»

«В сырой земле, парень».

Я ахнул. Почему-то я этого не ожидал. А потом, прежде чем я успел что-то сказать, он принялся бушевать.

«Я все для нее делал, точно тебе говорю, – орал он. – Так что не надо приходить сюда и говорить, будто я плохо с ней обращался. Я нормально с ней обращался, и к черту подлых болтунов, которые утверждают обратное. От удара кнута еще ни одна женщина не умерла, как раз напротив, им это нравится, это точно, а все, кто говорит, что нет, врут».

Из его рта полились оскорбления в адрес тех, кто обвинял его, и неожиданно я все понял. Он убил мою мать, убил своими зверствами и жестокостью. С возрастом она ослабела и не могла выдержать такого обращения, и он виноват в ее смерти точно так же, как если бы выхватил нож и всадил его ей в сердце.

А потом он принялся поносить меня. Он заявил, что не потерпит моего присутствия в своем доме, что он просто выкинет меня прочь. Я стоял на верхней площадке и молчал, а он все сильнее и сильнее накручивал себя. Затем взбежал наверх, ко мне. И я ударил его. Я оказался на ступеньку выше, к тому же мои мышцы были хорошо натренированы за годы тяжелой работы. Я врезал ему в челюсть со всей силой, на которую был способен. Он издал какой-то нечленораздельный звук. Никогда не забуду выражение удивления, появившееся на его лице, когда он покачнулся. А потом он начал падать. Точно так же, как я в детстве, он скатился с лестницы и упал на каменный пол.