Тень моей любви - Смит Дебора

Он нахмурился и потер подбородок. Конечно, не помнил. Он столько наслушался разных историй, пока жил с нами.

Я пожалела, что спросила. Он откинул назад голову и ласково посмотрел на меня.

– Ты прекрасно посадила самолет. Ни одной куриной жертвы.

Он не забыл, не забыл ни одной подробности. Он продолжал все это время помнить семью – хотел он этого или нет.

– О боже, – прошептала я. – Я должна тебе сказать. Если ты опять исчезнешь, лучше не возвращайся. Ты разобьешь мне сердце.

Он взял мои руки в свои.

– Мы должны во всем разобраться. Ты вольна желать, чтобы я никогда не возвращался, или сказать мне, чтобы я убирался к чертовой матери из твоей жизни.

– Не хочу.

Он погладил меня по голове, от прикосновения его пальцев кровь прилила к моим щекам. В глазах его стояли слезы, в моих их было еще больше. Не помню слов, их было мало, может быть, не было вообще. Он не просто смотрел на меня, а впитывал все, что видел: мои глаза, мое лицо, мои чувства. А потом во мне проснулся неутомимый задор той прежней, молодой, неконтролируемой Клер Мэлони, которую мы оба знали когда-то, я набрала побольше воздуха в легкие и сказала:

– Мне бы следовало спустить с тебя живьем шкуру, мальчик.

Я прочитала ему целую лекцию. Он смеялся, но смех его не был похож на тот, что я помнила.

* * *

Он снова привез меня на гору Даншинног, за грузовиком, на котором я приехала ночью, но грузовика не было.

Папа, наверно, послал за ним верного Нэта. Думаю, он хотел быть уверенным, что Роан сам доставит меня домой.

Я стояла все еще босиком, в ночной рубашке, ветровке на костылях среди моря цветов, нежащихся в свежем розоватом сиянии солнца. Я рассказала Роану, почему мы с дедушкой посадили их.

– Он был прав, – закончила я. – Он и привели тебя домой.

Роан шел среди цветов, их куполообразные головки касались его рук, стебли, пропуская его, вновь смыкались в едином строю. Эта картина навсегда запечатлелась в моем мозгу. Он остановился в этом великолепии, посмотрел на цветы, затем снова на меня. Его связывала какая-то мучительная боль и сладость, которую не могли вытравить никакие беды, никакие несчастья.

Двадцать лет. Взрослый мужчина и взрослая женщина. Не было больше ни невинности маленькой девочки, ни стойкости большого брата. Между нами шел примитивный ток, сильный, провокационный.

– Поцелуй меня, пожалуйста, – сказал он.

Я поцеловала край его подбородка. Поцеловала угол его рта. Он наклонился. Наше дыхание смешивалось.

Он держал меня в объятиях, наклонив ко мне голову. Я гладила его щеку, и он весь отдавался этой ласке. Я сжала руки в кулаки и прижала их к груди.

Внезапно мы услышали шум в зарослях. Оттуда выскочила Аманда. В ее рыжих волосах торчали иголки и листья, с шеи на шнурке свисал бинокль. На ней были кроссовки, рабочие штаны и футболка, такая же розовая, как ее лицо.

Она остановилась у края опушки в двадцати ярдах от нас, прижав руки ко рту в благоговейном ужасе.

– Тетя Клер! Он правда вернулся! Я говорила, что он вернется! Все его хотят видеть! О! Он великолепен! – Она мгновенно развернулась и побежала вниз по склону.

– Ты рассказывала ей обо мне? – мягко спросил Роан. – Твоя племянница? Ты рассказала ей обо мне? Когда?

– Недавно.

– Почему?

– Пятому что ей нужно верить в чудо. – Я отвернулась, чтобы не видеть его лица. – Видишь, нам устроила засаду фея.

Старая горная дорога вела на ферму. Мы проехали мимо огромного почтового ящика, на котором белыми печатными буквами было написано “Ферма Мэлони”.

Возвращаясь через двадцать лет, Роан с застывшим, как маска, лицом вел серый седан по покрытой гравием дороге меж заливных лугов и кукурузных полей. Целая свора жирных фермерских собак, махая хвостами, с лаем выбежала нам навстречу.

Мама и папа ждали на веранде. Я надеялась, что Роан видит их такими же, как я, – постаревшими, но – людьми, а не непогрешимыми апостолами его детства.

Папа, лысый, похожий на старого медведя, понемногу превращался в дедушку. Мама, милостью божьей сохранившая ауру молодости, стройная, в бежевых брюках и золотистом пуловере. Ее длинные до плеч волосы еще блестели дорогими оттенками меди и каштана, уголки голубых глаз затянуты сетью морщин.

Бабушка Дотти уютно устроилась в белой качалке, и Роан, конечно, видел, что, несмотря на голубые леггинсы и длинную футболку, заказанные по телевизионному каталогу, она превратилась в щуплую и очень старенькую даму. От длинной сигареты с фильтром в углу ее накрашенного рта шел дым, в широко открытых глазах за стеклами очков таилась надежда.