Цветок греха - Робертс Нора

– Мегги! – одернула ее Брианна. – Зачем ты так? – Они уже входили в гостиную. – Боже! – воскликнула Брианна.

Это был возглас крайнего и радостного удивления, потому что она увидела: их мать сидит на стуле у стены с Лайамом на коленях, и что самое удивительное – ее нога отбивает ритм в такт веселой музыке! Весьма возможно, эти движения совершались бессознательно, но важен сам факт. И что на лице не написано отвращение или хотя бы неприятие. Сплошные чудеса, да и только!

Лотти Салливан тоже была здесь – кружилась в танце с таким же пожилым и полноватым кавалером, как она сама.

Однако на Шаннон появление Мейв Конкеннан не произвело такого ошеломляющего впечатления, как на остальных. Она вообще сразу же забыла о ней, потому что увидела Мерфи. Тот стоял на другом конце комнаты со скрипкой, прижатой к плечу, глаза полузакрыты, быстрые пальцы левой руки движутся по струнам.

Он тоже заметил Шаннон, расплылся в улыбке и подмигнул, а потом с новой силой принялся водить смычком, а игроки на волынке и аккордеоне усердно помогали ему.

– Что они играют? – спросила Шаннон у Бри-анны.

– Называется рил святого Стивена, – ответила та, – наш хороводный танец. Невозможно устоять, верно? У меня ноги сами собой танцуют!

– Вот и давай удовлетворим их желание, – сказал внезапно появившийся, как джинн из бутылки, Грей. – Пошли.

И он увлек ее на середину комнаты.

– Как легко и красиво она танцует, – не могла не восхититься Шаннон, наблюдая за Брианной.

– Могла бы стать танцовщицей, обернись все по-другому, – сказала Мегги. – Ну, молитесь за меня, я пошла!

Она направилась туда, где сидела мать.

– Ну и дела! – услышала Шаннон голос рядом с собой. Это произнесла мать Мерфи. – Мейв Конкеннан сидит рядышком с Мегги на вечеринке, держит на коленях внука, и нога у нее танцует! И даже вроде улыбается, если меня глаза не подводят.

– Вы, наверное, давно с ней знакомы, миссис Бреннан?

– Чуть не с пеленок! Во всяком случае, много лет. И знаю – чего уж теперь скрывать! – как она испортила всем жизнь. И Тому, и себе, и девочкам. Но, кажется, сейчас успокоилась немножко. Дай-то бог!

Шаннон молча кивнула. Она по-прежнему чувствовала стеснение в обществе этой женщины.

– Вы уж простите мою дочку, – продолжала миссис Бреннан, – за ее болтовню на кухне. Она всегда сначала ляпнет, а потом думать начинает.

– Ну, что вы, все в порядке, – пробормотала Шаннон. – Просто, что услышала, то и сказала.

– Значит, простили? – улыбнулась миссис Бреннан. – А вот и другая моя дочь, Эйлин, и ее муж Джек. Вы познакомитесь с ними?

Шаннон познакомилась не только с ними, но и с другими сестрами Мерфи, с его братом, а также с многочисленными племянниками, племянницами и двоюродными братьями. У нее распухла голова от обилия имен и от добрых пожеланий, а рука онемела от пожатий.

И почти каждый из этой семьи считал своим долгом принести ей что-нибудь на тарелке или в бутылке, а Кейт, ни на секунду не умолкая, щебетала ей прямо в ухо.

Время летело быстро, музыка делалась – или ей казалось? – все громче, воздух все жарче. Взрослые ели, пили, бродили, танцевали. Дети с гиканьем носились между ними; те, что помладше, постепенно засыпали у кого-то на руках.

Царила атмосфера неподдельного веселья, благодушного флирта, полной отдачи танцам и музыке. И все это – естественно, непринужденно, раскованно. Люди чувствовали себя как рыба в воде – это сразу было видно. Они, не задумываясь и не мудрствуя лукаво, щедро отдавали дань традициям.

«Это бы все запечатлеть на холсте, – подумала Шаннон. – Только как лучше – в ярких, броских тонах или в мягких, пастельных? И как быть с голосами, с музыкой? Каким образом их выразить? А без них картина будет неполной».

Ох, как чудесно спела старинную балладу о любви древняя миссис Конрой! И ничего, что у нее такой надтреснутый голос – зато сколько подлинного чувства!

Шаннон смеялась вместе со всеми над разудалой пьяной песенкой, спетой веселым пожилым толстяком; с замиранием сердца следила, как Брианна и Кейт исполнили какой-то, как ей показалось, немыслимо сложный танец. И вместе со всеми хлопала так, что покраснели ладони, когда музыка прекратилась и музыканты объявили, что намерены отдохнуть.

К ней подошел Мерфи.

– Не очень скучно?

– Наоборот! Так здорово! Угощайтесь. – Она протянула ему свою тарелку. – У вас не было ни минуты, чтобы поесть. Все для народа!

Он усмехнулся.