Седьмая девственница - Холт Виктория

Джо лежал наверху с собакой, которую где-то нашел умирающей с голоду неделю назад. Она как раз достаточно окрепла, чтобы передвигаться самой, но не отходила от Джо ни на шаг. Он делился с ней едой и был счастлив с тех пор, как ее нашел. Но сейчас он не находил себе места. Я вспомнила, что с ним делалось год назад, и поняла, что он думает о бедных перепуганных птицах, взмывающих вверх, прежде чем рухнуть замертво на землю.

В прошлый раз он стукнул кулаком о стол, говоря:

— Раненые, вот о ком я думаю. Когда они померли, тут уж ничего не поделаешь, а вот раненые… Их не всегда находят, и…

— Джо, что-то ты больно расчувствовался. Какая польза горевать о том, чему не поможешь, — сказала я.

Он согласился, но из домика не выходил, а валялся наверху со своей собакой, которую назвал Голубчиком, потому что нашел ее в тот день, когда голубь со сломанной лапкой улетел, и собака заняла его место.

Я беспокоилась за Джо, потому что он выглядел таким сердитым, и я начала подмечать в нем кой-какие свои черточки, Поэтому у меня никогда не было уверенности, как он поступит. Часто я говорила ему, что он просто счастливчик, раз может слоняться вокруг и выискивать своих больных животных; большинство мальчиков его возраста уже работают в шахте Феддера. Люди не могли понять, почему его не отправляют на работу, но я знала, что бабушка разделяет мои честолюбивые мечты насчет него — насчет нас обоих. Покуда у нас имелось что поесть, мы с ним были свободны. Так она показывала им, что в нас есть нечто особенное.

Бабушка знала, что мне не по себе, и взяла меня с собой в лес собирать травы.

Я было обрадовалась, что не надо сидеть в домике.

Бабушка сказала:

— Не мучь себя, девочка. Такой уж он уродился, и он всегда будет горевать, когда страдают животные.

— Бабушка, я так хочу… так хочу, чтоб он стал доктором и лечил людей. Сколько нужно заплатить, чтоб из него вышел доктор?

— Ты думаешь, он сам хочет того же, моя милая?

— Ему хочется лечить. Так отчего ж не людей? Он будет получать за это деньги, и люди будут его уважать.

— А может, ему не так важно, что подумают люди, как тебе, Керенса.

— А надо, чтобы было важно, — сказала я.

— Будет, если так предназначено.

— Ты говорила, что ничего не предназначено. Что люди сами создают свое будущее.

— Каждый свое, любушка. Ему создавать, какое он хочет, а тебе — какое ты хочешь.

— Он валяется целыми днями наверху… со своими животными.

— Ну и оставь его, любушка, — сказала бабушка. — Он построит свою жизнь так, как сам хочет.

Но я не собиралась его так оставлять! Я хотела, чтобы он понял, что должен вырваться из той жизни, которой мы живем с рождения, — мы для нее слишком хороши, все трое. Бабушка, Джо и я. Меня удивляло, как же бабушка-то этого не видит, как может она быть довольна такой жизнью.

Собирание трав всегда действовало на меня успокаивающе. Бабушка говорила, где нам поискать нужные травки, а потом поясняла мне лечебные свойства каждой из них. Но в тот день, пока мы собирали травы, до меня то и дело доносились звуки далеких ружейных выстрелов.

Мы устали, и она сказала, что надо посидеть чуток под деревьями; и я уговорила ее рассказать мне о старине.

Бабушка будто околдовывала меня своими рассказами, и мне казалось, что я переношусь туда, где все это происходило; мне даже казалось, что я и есть бабушка и что это за мной ухаживает Педро Би, молодой шахтер, так непохожий на других. Он часто пел ей тогда приятные песни, которых она не понимала, потому что они были на испанском языке.

— Но вовсе не всегда нужны слова, чтобы понимать, — сказала она мне. — Да, его не слишком-то жаловали в этих краях, мол, чужестранец, и все такое. И тем, кто родился в Корнуолле, работы не хватает, говорил кое-кто, а тут еще всякие чужаки приходят отнимать у нас кусок хлеба. Но он только смеялся над ними, мой Педро. Он все говорил, что, как только меня увидел, для него все стало ясно. Он собирался остаться, потому что его место было там, где я.

— Бабушка, ты любила его, ты его по-настоящему любила.

— Это был мужчина, созданный для меня, и я никого другого не желала — ни тогда, ни потом.

— Так у тебя никогда не было другого возлюбленного?

На лице бабушки появилось никогда мной прежде не виданное выражение. Она слегка повернула голову к аббатству, словно прислушиваясь к выстрелам.

— Твой дед кротостью не отличался, — сказала она. — Убить того, кто его обидел, ему было раз плюнуть. Такой уж он был.