Вкус неба - Машкова Диана

— Привет, — расстроенная Даша мысленно отчитала мать за ненавистную Рыбку, но вслух ничего сказать не решилась.

— Что там за ужасающий звук? — Даша представила себе, как мамино лицо изображает гримасу «омерзительно», выбрав ее из своего богатого мимического арсенала.

— Дверца шкафа скрипнула, — терпеливо объяснила она.

— Рыбка, — голос стал назидательным, — давно пора выбросить это старье! Молодая женщина не должна окружать себя ветошью.

— Хорошо, — Даша вздохнула устало.

— Что — хорошо, Дашунечка? Ты меня не слушаешь, а потом страдаешь. Вспомни хотя бы своего так называемого мужа. Я же тебе говорила…

Вникать в содержание монолога, который она и без того уже знала наизусть, у Даши желания не было. Она положила трубку рядом с телефоном и, печально глядя в мутное от старости зеркало на дверце шкафа, стала вытирать полотенцем волосы. Мамин голос вдохновенно, словно со сцены, читал мораль; отсутствие какой-либо реакции со стороны дочери нимало его не смущало. Потерю обратной связи госпожа Морозова обнаружила только минут через десять.

— Алло! Алло!!!

— Да, мама, — Даша нехотя подняла трубку и прижала ее к уху.

— Ладно, Рыбка, — в голосе появились ласковые нотки: переключаться мама умела мгновенно, — я не об этом хотела поговорить. Мы с Васей ждем тебя завтра в гости. К семи. Будут только свои.

— Я не могу, — Даша сжалась в комок, уже предвидя бурный протест.

— Что за глупости?! Ты обязана! Откуда такое непочтение к матери?! — Даша по голосу ощущала, что сейчас на лице актрисы воцарилась гримаса «праведный гнев».

— Сегодня ночью я работаю, — робко возразила она, — завтра буду усталая и разбитая.

— Боже ты мой, — голос матери обрел полную сценическую силу, — какая может быть усталость в твоем возрасте?! Без возражений! Ровно к семи!

Вместо прощания в трубке раздались короткие гудки, а Даша так и осталась стоять перед зеркалом — мокрая, жалкая, с прижатой к уху трубкой. До сих пор, в свои двадцать пять, она так и не научилась противостоять воле матери, вокруг которой вертелся весь мир.

Даша безвольно опустила трубку телефона на аппарат, продолжая смотреть в мутное стекло. Зеркало отражало ее бледное лицо, на котором гротескно выделялись только большие карие глаза. Слипшиеся от воды темные волосы, острые плечи, беззащитно-тонкая шея. «Как у воробья коленка», — говорил отец, когда она была еще совсем маленькой. Даша развернула полотенце и печально уставилась на собственную, синюю от холода, худобу. Маленькая грудь в мутном зеркале казалась несуществующей, линия бедер — смятой. Единственным, что не расстраивало ее взгляда, были длинные, тонкие в лодыжках ноги, стройность которых не портило даже искажающее стекло. Все прочие, не удавшиеся создателю части тела, вызывали у Даши лишь чувство стыда и жалости к себе. Она торопливо замоталась в полотенце и отвернулась от зеркала.

Иногда ей казалось, что природа намеренно на ней отдохнула. Специально создала такое блеклое существо, чтобы подчеркнуть совершенство и значимость своего предыдущего творения, Дашиной матери. Анна Морозова была настоящей красавицей. Незабываемо красивое лицо, которое умело отразить любые нюансы эмоций, богатая фигура, величественная осанка. Когда знаменитая актриса проходила по улице традиционные двести метров от машины до порога театра, все без исключения оборачивались на нее. Мужчины застывали как вкопанные, глядя ей вслед, а женщины завистливо раскрывали рты. А ведь ей уже исполнилось пятьдесят!

В юности Даша думала, что мама будет стесняться такой невзрачной дочери, как она. И ошиблась. Анна охотно выставляла ее напоказ, сажала рядом, когда собирался театральный бомонд, и, кокетливо улыбаясь, знакомила с «важными» людьми. Даже пыталась сделать из нее актрису, пичкая премьерами, книгами и обещаниями устроить в театральный. Только повзрослев, Даша все поняла: матери нужен был фон. Такой блеклый и безыскусный, чтобы сама она сияла на нем, словно редкий бриллиант. Даша должна была послужить невзрачным обрамлением материнского таланта и красоты. Она никогда не говорила матери о том, что все понимает и видит ее уловки насквозь. Она старалась вырваться из-под этого влияния, найти собственную реальность, не имеющую ничего общего с притворством и фиглярством ненавистной ей актерской среды.

Даша вернулась в ванную комнату, включила фен и стала сушить волосы. Настроение, как всегда после мыслей о матери, испортилось безвозвратно. Господи! Как же не хотелось ей идти на эту невозможную вечеринку, где, как всегда, соберутся режиссеры, актеры, продюсеры. Как противно ей было от этих «своих», которые станут перешептываться у нее за спиной, глубокомысленно изрекая: «Природа отдыхает на детях». Нужно было сразу и решительно отказать! А теперь… Даже если она скажет, что смертельно устала, что хочет спать, мать пришлет за ней водителя, и тот будет трезвонить под дверью до тех пор, пока она не выйдет. Анна Морозова привыкла добиваться своего любыми путями. Господи! Сбежать бы на край света, обрести долгожданную свободу… со вкусом неба!

Даша присела на край серой от времени ванны и закрыла руками лицо. Она и так сделала все, чтобы отдалиться от влияния Анны: выбрала не связанную с театром профессию, не принимала от матери ни помощи, ни денег, не посвящала ее в свои дела. Но та все равно настойчиво вторгалась в ее жизнь; терзала мыслями, мучила воспоминаниями.

Чаще других в Дашиной памяти возникала болезненная сцена расставания родителей — момент, в который ее безмятежное детство закончилось. Ей тогда только исполнилось три года. И сейчас, после неприятного звонка матери, яркая картина вспомнилась снова.

Маленькая Даша сидит на полу единственной комнаты этой самой квартиры и играет с посудой. Настоящих игрушек у нее тогда почти не было, зато разрешалось брать для игр все, что угодно. Отец работает за письменным столом. Вдруг он резко вскакивает и начинает вихрем носиться по комнате.

— Я так не могу сосредоточиться! — кричит он. — У меня сцена похорон, кладбище!

— И? — Мама с усмешкой поднимает красивые брови.

— И! — еще больше распаляется он. — На кладбище дети не гремят крышками от кастрюль! Забери это у нее!

— Представь себе, что это литавры похоронного оркестра, — предлагает мама.

— Убери отсюда ребенка!!! — Он орет так, что Дашенька, испугавшись, начинает плакать. — Я пишу сцену на кладбище, там нет детей!

— А-а-а. Если хочешь, ради твоей сцены, — мама картинно ложится на кровать и складывает руки на груди, — я тоже могу умереть.