Ночной путь - Дейли Джанет

– Как вы узнали, что Кэтрин собирается играть эту мелодию?

– Потому что «Венский вальс» – моя любимая вещь, и она это знает, – Сокол из-под полуприкрытых ресниц изучал лицо Ланны. – Так обычно бывает. Когда Кэтрин предполагает, что я нахожусь где-то поблизости от дома, она всегда играет этот вальс для меня – чтобы напомнить мне, что я всего лишь заглядывающий в окна чужой человек.

Ланна ожидала услышать в этих словах горечь, но не нашла ни малейшего ее признака.

– И вас это не задевает? – спросила она.

Рисунок танца слегка изменился. Теперь они кружились, почти не сходя с места, оставаясь внутри невидимого круга на полу веранды.

– Для меня не имеет никакого значения, по какой причине Кэтрин играет эту вещь. Мне просто нравится музыка. Вы разочарованы?

– Почему я должна быть разочарована? – нахмурилась Ланна.

– Мне подумалось: вы, возможно, ожидаете, что я пью огненную воду и исполняю танцы индейских воинов под грохот барабанов вместо того, чтобы вальсировать под звездами с прекрасной женщиной и пьянеть от того, что она чувствует, кружась в моих объятиях.

От этих тихо произнесенных слов Ланну бросило в жар. Сердце заколотилось в груди дико и бурно, как индейские тамтамы, о которых упомянул Сокол.

Ланна попыталась успокоить дыхание, но у нее захватило дух, когда руки Сокола обхватили ее талию. Она и так уже слишком выдала себя, показав Соколу, как ее волнует и смущает то, что он подсмеивается над ней. И она решила не спорить и не поддаваться на поддразнивания до тех пор, пока не соберется с разбегающимися мыслями.

– Вас удивило то, что я сказал, или то, что я чувствую? – спросил Сокол все тем же чувственно тихим тоном.

– Вы редко что-либо говорите. Но уж когда скажете что-нибудь вроде этого… – произнесла она охрипшим, вдруг дрогнувшим голосом и не докончила. Помолчав, она сказала: – Да, я удивлена.

– Вас удивляет, что я могу свободно выражать свои мысли? – с мягкой насмешкой спросил Сокол.

– Я знаю, что вы человек образованный, – ответила она, как бы оправдываясь.

– Образованный? Да, я получил образование на примитивном английском языке. Язык навахо гораздо более точен и выразителен. Взгляните-ка, – он на миг оторвал руку от ее талии, чтобы указать на северную часть ночного неба. – Видите Большую Медведицу и Полярную звезду?

– Да. – Ланну не слишком занимали астрономические изыскания, потому что щека и подбородок Сокола прижимались к ее волосам. Его дыхание пaхло теплым и острым ароматом табачного дыма.

– На языке навахо север называется словом «нахоокос». Буквально это можно перевести как «один жесткий длинный и тонкий предмет совершает вращение», что относится к вращению Большого ковша вокруг Полярной звезды. Это нечто большее, чем просто указание на направление. Это еще и определение. Английский – это пассивный язык существительных и прилагательных, неточный и неопределенный. Язык навахо – язык глаголов, определенный и точный. Навахо никогда не может сказать: «Я держу это в руках». Он должен определить, что именно он держит: длинную вещь, вроде палки; что-то мягкое, наподобие пука сена или одежды, или одушевленный предмет, такой, как женщину.

Сердце Ланны совершило нечто вроде кульбита от внезапной интимности, прозвучавшей в голосе Сокола. Она посмотрела в глаза Сокола. Беседа принимает слишком рискованный оборот, подумала она. Надо перевести разговор на тему, которая не будет вызывать у нее такого волнения.

– Сокол, почему вы не приехали на похороны Джона? – спросила Ланна, стараясь говорить как можно непринужденнее.

Хотя бесстрастное выражение его лица не изменилось, Ланне почудилось, что Сокола позабавил ее вопрос. Они стояли совсем близко друг к другу, почти соприкасаясь. Сокол продолжал держать руки на ее талии, но не делал никаких попыток привлечь девушку к себе.

– Мне не интересно смотреть на мертвые тела, я люблю смотреть только на живых. – Сокол протянул руку и коснулся пальцами линии волос на виске Ланны. Затем его пальцы нежно скользнули по щеке.

– Вы собираетесь говорить серьезно? – протестующе выговорила Ланна, делая над собой усилие, чтобы не обращать внимание на его ласковые прикосновения. – Джон был вашим отцом.

– Биологически – да, был. Впрочем, он еще и принял на себя финансовую ответственность за мое содержание, так что даже навахо не мог бы сказать, что он не заботился обо мне, – насмешливо сказал Сокол. – Возможно, я не приехал на похороны из-за того, что присущее всем навахо отвращение ко всему мертвому слишком глубоко внедрилось в мое подсознание. Правда заключается в том, что… – Сокол помолчал, его рот искривила косая усмешка. – В том, что я слишком индеец, чтобы быть настоящим белым. И слишком белый, чтобы быть индейцем во всем. Мне нравятся удобства, которыми обставлен мир белого человека, – классическая музыка, отличное бренди, мягкая постель, будящая мысль беседа с умным и образованным собеседником и красивые женщины. Но мне необходимо пространство, пустынные просторы земли для скитаний и свобода.