Дни и ночи - Горовая Ольга Вадимовна

— Раз нужен — так и не спорь, — довольно улыбнулся он ей в волосы. — Я буду возвращаться каждый день. Месяц перетерпим. А может, на некоторых циклах, и вовсе договорюсь, чтоб не появляться, посмотрим. Но уезжать от вас на месяц я не собираюсь.

Тон, которым он это произнес, не оставлял места для споров. Как и крепкий, увесистый захват его рук и ног, когда Тимофей придавил ее к матрасу, окружив своим телом.

Да Саша, в общем-то, не особо хотела спорить. Будто ей меньше его хотелось, чтобы он каждый день был дома! А потому она и не спорила больше, только обняла его в ответ и удобно устроилась щекой на плече, вновь провалившись в сон.

— Вот. — Отставив утюг и отключив его из розетки, Саша повернулась, протянув Тимофею выглаженную шведку.

Тот с хмурым выражением лица взял ее из Сашиных рук и начал одевать. То ли очень раннее время — четыре утра, то ли просто нежелание ехать были виноваты в его настроении, но Тимофей определенно не радовался, а она старалась лишний раз его не теребить. Саше и самой было как-то тоскливо на душе, хоть они и решили, что он вернется сегодня же вечером.

Мишу не будили, слишком рано, а мальчуган все воскресенье носился по селу и рассказывал каждому встречному про свою первую поездку на море накануне. Они же провели воскресенье собирая необходимые для курсов документы. И, несмотря на то, что Тимофей вроде бы уже решил, как будет туда ездить, Саша ощущала в нем странную, непонятную напряженность. Несколько раз ловила на себе его внимательный, задумчивый взгляд и это заставляло ее саму нервничать. Саша не понимала, о чем именно он думает.

Сейчас же, пока он одевался, она тихо наблюдала за ним.

Тимофей согласился на ее уговоры и позволил отвести себя к парикмахеру. Конечно, стрижку нельзя было сравнить с той, которую могли бы сделать в салоне городе, но все-таки, теперь его шевелюра смотрелась гораздо приличней, чем когда он подрезал волосы сам. А еще, вопреки ее убеждениям, что на улице жарко он настоял, что оденет костюм. И шведка оказалась его единственной уступкой.

И сейчас он завязывал галстук, а Саша смотрела и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. У нее, наверное, было дежа вю. Но она так отчетливо и ярко вспомнила его десять лет назад, того преподавателя, которым втайне восхищалась, хирурга, который так много умел и мог, отдавая всего себя работе и пациентам. Это воспоминание вспыхнуло в ней так ярко, что пришлось зажать рот ладонью, чтобы не всхлипнуть.

— Саша? — Тимофей оторвался от своего занятия и настороженно посмотрел на нее. — Ты что? Ты почему плачешь?

Уже через секунду он стоял впритык к ней со все еще не завязанным галстуком.

— Саш? — Тимофей обхватил ее подбородок пальцами и заставил посмотреть себе в глаза.

— Ничего. — Она все-таки всхлипнула, но заставив себя улыбнуться, и ухватилась за болтающиеся концы его галстука, чтобы хоть как-то занять руки.

Перед глазами все расплывалось из-за слез, но Саша упорно пыталась завязать узел.

— Ничего, — попыталась четко выговорить она. — Ничего, Тимофей.

— А слезы откуда? — Он обхватил ее щеки ладонями и принялся вытирать пальцами бегущие слезинки.

Саша закусила губу.

— Меня такая злость берет. — Вдруг призналась она, кажется, удивив Тимофея. — Хочется сделать что-то ужасное всем тем, кто так поступил с тобой. Никогда никому не мстила, а теперь… Сволочи. — Она еще раз всхлипнула и уткнулась лицом ему в рубашку.

Тимофей молчал. Долго. Наверное, минуты три. Она даже решила, что неприятно удивила его своими откровениями. Только пальцы его крепко-крепко держали ее мокрые щеки.

И вдруг поднял ее лицо, посмотрев прямо в глаза напряженным, почти яростным взглядом.

— Саша, выходи за меня замуж. — Тимофей продолжал держать ее лицо. — Пожалуйста. Я понимаю, что ты не любишь меня так, как Антона любила, может и вообще, не любишь. Но, я люблю тебя. И обещаю, что сделаю счастливой, никогда не предам. Ведь тебе хорошо со мной. И дальше я все для этого сделаю. Выходи. Мы Мишу усыновим, я узнавал, мы можем обратиться в соц. службу, как семья, ведь о нем некому заботиться кроме нас. А мы его любим. — Тимофей говорил с напором, тихо, но убежденно. Быстро, словно боялся, что она прервет его до того, как он успеет все сказать.

Саша даже опешила от такого напора. Только смотрела на него, пока Тимофей все это говорил.

И, неожиданно, засмеялась, забыв о слезах. Привстала на носочки и с силой обняла его за шею.