Королева сплетен в большом городе - Кэбот Мэг

Первое, что я замечаю, — я лежу в своем вечернем платье от Жака Фата. Оно измято и покрыто пятнами от шоколадного торта. Но оно точно на мне, вместе с утягивающими трусами.

Это уже неплохо. И даже очень.

Дальше я вижу, что Чаз тоже полностью одет. На нем вчерашний смокинг и брюки, но, видимо, он где-то потерял галстук, и рубашка наполовину расстегнута, а запонки — его золотые запонки с ониксом, которые, как он мне рассказывал, достались ему от деда, их нет, как и ботинок.

Я напрягаю мой бедный, больной мозг, пытаясь вспомнить, что случилось. Как мог Чаз, лучший друг моего бывшего парня и бывший парень моей лучшей подруги, оказаться хоть и полностью одетым, но в моей новой постели?

Но, проанализировав все остальное: букет Джилл, лежащий на тумбочке у кровати, основательно завядший, и исчезновение моих туфель, — я начинаю восстанавливать цепочку событий и в результате наконец вспоминаю: мы с Чазом обмениваемся вполне невинными новогодними поцелуями.

Потом Чаз обнимает меня и невинный поцелуй перерастает в нечто большее.

Я отталкиваю его — в шутку, конечно, — и вдруг понимаю, что он не шутит.

— Ладно тебе, Лиззи, — говорит он — Знаешь…

Я закрываю ему рот рукой прежде, чем ему удается сказать то, что он собирался.

— Нет, — говорю я. — Мы не можем.

— Это еще почему? — мычит Чаз сквозь мои пальцы. — Из-за того, что я сначала познакомился с Шери? Если бы я познакомился с тобой первой…

— НЕТ! — отрезаю я, еще сильнее прижимая ладонь к его рту. — Не потому, и ты об этом знаешь. Мы сейчас оба чувствуем себя очень одинокими и уязвимыми. Нам обоим сделали больно…

— Именно поэтому нам с тобой нужно утешить друг друга, — говорит Чаз, убирая мою руку от своего рта и целуя ее. — Ты просто обязана отомстить Люку за все свои страдания. В физическом смысле. Обещаю, чтобуду лежать очень тихо. Если только сама не захочешь, чтобы я начал шевелиться.

— Хватит, — обрываю я его и отдергиваю руку. Как он смеет меня смешить в такой серьезный момент? — Ты же знаешь, что я люблю тебя как друга. Я не хочу ничего, что могло бы испортить наши отношения… нашу дружбу.

— А я хочу, — говорит Чаз. — Я хочу сделать что-то, что сильно попортит нашу с тобой дружбу. Мы всегда будем только друзьями, Лиззи. Несмотря ни на что. Только мне кажется, что над физическим аспектом этих отношений нам нужно поработать.

— Хорошо, — смеюсь я. — Тогда тебе нужно быть терпеливым. Нам обоим требуется время, чтобы смириться с тем, что мы потеряли… и выздороветь.

Чаз, что, впрочем, неудивительно, корчит недовольную мину. По двум причинам: из-за идеи как таковой и способа, с помощью которого я известила его о ней. Но я непреклонна и продолжаю:

— Если через достаточное количество времени мы оба поймем, что наши отношения нужно перевести в другую плоскость, мы вернемся к этому разговору.

— О каком периоде времени идет речь? — интересуется Чаз. — Чтобы смириться и выздороветь? Два часа? Три?

— Не знаю, — отвечаю я. Мне довольно трудно сосредоточиться, он все еще обнимает меня, и сквозь шелк платья я чувствую, как давят на меня запонки его деда. И не только запонки. — По крайней мере, месяц.

Он снова целует меня, и мы покачиваемся в такт музыки.

Наверное, это шампанское виновато в том, что мне кажется, будто я оказалась под дождем из золотых звезд, а не белых воздушных шариков.

— Ладно, по крайней мере, неделю, — говорю я, когда он выпускает меня из рук и я снова могу дышать.

— Договорились, — соглашается он и вздыхает. — Только это будет очень длинная неделя. Кстати, что это у тебя под платьем?

— А, это утягивающие трусы, — отвечаю я, решив, что с этой минуты в наших с ним отношениях я буду до грубости честна — даже если это меня дискредитирует — что может быть более дискредитирующим, чем признаться парню в том, что ты носишь утягивающие трусы. Даже не трусы, а рейтузы.

— Ух ты, — шепчет мне на ухо Чаз. — Как эротично. Вот бы посмотреть.

— Знаешь, — говорю я, с удовольствием пользуясь представившейся возможностью снова быть до грубости честной, — могу тебе совершенно точно сказать, что это не такое уж и волнующее зрелище, как тебе может показаться.

— Это по-твоему, — замечает Чаз. — Я только хочу сказать, что когда я думаю о будущем, то не вижу ничего, кроме тебя. — И потом шепчет мне на ухо: — И на тебе нет даже утягивающих трусиков.