Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич

А оглянувшись: советские устроители евреев в земледелии – потерпели такой же крах, как за столетие до того императорские.

Меж тем – подступил уже и 1938 год. Уже закрыли КомЗЕТ, распустили ОЗЕТ, переарестовали и главных евсеков в Москве, и всё административное руководство ЕАО. Кто из биробиджанских евреев мог – уезжал или в города Дальнего Востока, или в Москву. По переписи 1939 общее население ЕАО составляло уже 108 тысяч, однако «количество евреев в ЕАО оставалось тайной… еврейское население Биробиджана продолжало оставаться низким». Будто бы ещё сохранялось 18 колхозов, семей по 40-50^[932], но и в колхозах… говорили и переписывались с начальством по-русски.

Да и что? что мог стать для евреев Биробиджан?! Спустя всему тому 45 лет израильский генерал Бени Пелед выразительно объяснил, почему ни Биробиджан, ни Уганда не могли бы дать связи еврейского народа с землёй: «Я просто чувствую, что не стал бы умирать ещё за один кусок земли для России, за кусок Уганды или штата Нью-Джерси!..»^[933]

Эту связь, после тысяч лет разрыва, дал снова – Израиль.

Миграция евреев в крупные города в 30-е годы не умедлялась. Еврейская энциклопедия сообщает: в Москве евреев по переписи 1926—131 тыс., в 1933—226,5 тыс., в 1939—250 тыс. «В результате массового переселения украинских евреев их численность в составе московского еврейства возросла до 80%»^[934]. – В «Книге о русском еврействе» (1968) читаем: в 30-е годы до полумиллиона евреев «числилось среди государственных служащих, порой занимавших видные посты, преимущественно в хозяйственном аппарате»^[935]. (Автор сообщает также, что в 30-е годы и «в индустрию включилось до полумиллиона евреев, занятых преимущественно физическим трудом». У Ларина мы видим цифру: евреев среди индустриальных рабочих – 2,7%, тогда получается 200 тысяч^[936], в два с половиной раза меньше.) – «Приток евреев в ряды служащих постоянно нарастал. Это было связано как с массовыми миграциями в города, так и с резким повышением образовательного уровня прежде всего еврейской молодёжи»^[937]. Евреи в массе жили в крупных городах, не испытывали искусственных социальных ограничений, так знакомых их русским сверстникам, – и, надо сказать, упоённо учились, тем готовя массовую структуру технических кадров для последующих советских лет.

Вот статистические данные: «в 1929 евреи составляли 13,5% всех студентов высших учебных заведений в СССР, в 1933 – 12,2%, в 1936 – 13,3% всех студентов и 18% всех аспирантов» (при доле евреев в населении – 1,8%)^[938]; с 1928 по 1935 «число еврейских студентов на 1000 душ еврейского населения поднялось с 8,4 до 20,4, [в то время как] на 1000 русских – было студентов 2,8, на 1000 белорусов – 2,4 и на 1000 украинцев – 2,0», – к 1935 «процент евреев-студентов превосходил процент евреев в общем населении страны почти в семь раз, отличаясь этим от всех других народов Союза»^[939]; а результаты переписи 1939 года исследователь сталинской политики относительно евреев Г. В. Костырченко комментирует так: «Ведь не мог же [Сталин] не считаться с тем, что на начало 1939 года из каждой тысячи евреев 268 имели среднее, а 57 – высшее образование» (у русских соответственно 81 и 6)^[940]. – А как всем известно, «значительные успехи в образовании позволяли после окончания высших учебных заведений и аспирантуры занимать социально престижные места в бурно развивавшейся в 1930-е гг. советской экономике»^[941].

Но вот в «Книге о русском еврействе» читаем: «Без преувеличения можно сказать, что после «ежовщины» не осталось на свободе ни одного сколько-нибудь авторитетного имени в советской еврейской общественности, журналистике, культурной работе и даже науке»^[942]. – Это совершенно не так, и выражено именно с преувеличением, и несоразмерным. (Тот же автор, Григорий Аронсон, в той же книге, двумя страницами позже, говорит обобщённо о 30-х годах, что «евреи не были лишены общегражданских прав… продолжали занимать посты в государственном и партийном аппарате», и «в дипломатическом корпусе, как и в генералитете армии, среди профессоров в высших Учебных заведениях, было немало евреев… Так мы вступаем в 1939 год»^[943].)

Москва говорила голосом народного артиста Юрия Левитана: «голос СССР», неподкупный вещатель нашей Правды, главный диктор радиостанции Коминтерна и сталинский любимец. Целые поколения выросли, слушая его: читал он и речь Сталина, и сводки «от Совинформбюро», и что началась война, и что она кончена^[944].