Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич

Впрочем, от него уже мало что зависело. 20 июня депутаты Национального собрания обнаружили зал заседаний запертым (король не придумал ничего лучшего для выхода из кризиса) и тогда перешли в соседний зал для игры в мяч, где поклялись не расходиться до тех пор, пока у Франции не будет конституции. К ним присоединилась определенная часть дворянства и духовенства, скорее всего исключительно из желания досадить королю, не подумав, во что это может вылиться.

Король, тоже не вникнув в глубинную суть происходящего, признал полномочия Национального собрания, тем самым фактически заявив о своем отречении от престола монарха, по крайней мере, абсолютного. Но он еще мог занять место на престоле монарха конституционного. Мог, но не сделал ни одного шага в этом направлении.

Он открыто игнорировал заседания Национального собрания, занимаясь охотой и устраивая иные развлечения, имевшие целью продемонстрировать его полнейшее равнодушие к «высшей власти» и ее законотворческой деятельности.

Но и это само по себе не так уж страшно было бы, если бы Людовик XVI со свойственной ему неуклюжестью не стал бы стягивать к Версалю, где проходили заседания Национального собрания, воинские подразделения. Депутаты, узнав об этом, подняли большой шум, заявляя о том, что король готовит государственный переворот (!). Поистине депутатская наглость.

А тут еще Людовик увольняет Неккера, обвинив его в халатности и пособничестве кризису власти. Неккер покидает Париж, и народ, окончательно признав в нем защитника своих интересов, а теперь — и жертву королевского своеволия, делает из его образа своеобразное знамя, под которое собираются все, кто желает половить рыбку в мутной воде беспорядков.

Среди таких желающих оказывается и маркиз де Лафайет (1757—1834 гг.), активный участник войны за независимость в Северной Америке, генерал американской армии, которому не терпится устроить во Франции какую-нибудь кровавую забаву.

9 июля Национальное собрание объявляет себя Учредительным, тем самым провозгласив свое право учреждать новый политический строй. Эти претензии были уже настолько серьезными, что требовали немедленных решительных действий со стороны короля, но он лишь продолжал подтягивать к Версалю войска. И это вместо того, чтобы ворваться в зал заседаний этого незаконного собрания во главе отряда улан с саблями наголо или, в крайнем случае, решиться на то, чтобы взорвать Версальский дворец вместе с заседающими там депутатами. Вандализм, конечно, но Франция — дороже…

13 июля образовалась Национальная гвардия под командованием маркиза де Лафайета, настроенного весьма и весьма решительно. Он и подобные ему люди, которых немало в Истории человечества, умеют очень оперативно собирать вокруг себя большие массы агрессивного люда, произнеся две-три энергичных фразы, освобождающих этот люд от всех психических барьеров, обычно называемых моральными устоями. Иными словами, собрав толпу, ей сообщают, что отныне ей «все можно, потому что кому как не народу может быть все можно» и что все грехи каждого члена многоуважаемой толпы оратор берет на себя, тем самым освобождая его от такого раздражающего понятия, как «совесть» и т.п. Дальше все происходит просто и быстро…

13 июля огромная толпа взяла штурмом Дом инвалидов, где хранились 28 000 винтовок и несколько пушек. Другая толпа ходила по улицам Парижа, демонстрируя неизвестно где похищенный бюст Неккера и взывая к «чувству справедливости» парижан.

Значительная часть парижан, опьянев от сознания вседозволенности и безнаказанности, невесть откуда свалившихся на них, решила воспользоваться случаем и примкнула к праздношатающимся.

Ну а дальше… дальше было то, чего никогда не было, но в честь чего парижане самозабвенно радуются каждого 14 июля…

Толпы избрали наиболее значительным и монументальным объектом своей агрессии Бастилию — громадный восьмибашенный замок в центре Парижа, в старину составлявший часть городских укреплений, а во времена кардинала де Ришелье используемый как место заключения представителей высшего общества.

Там не было мрачных казематов, пыточных камер, да и вообще там не было камер. Заключенные жили в довольно благоустроенных комнатах, при них могли находиться слуги, они имели возможность навещать друг друга и даже выходить в город, дав честное слово вернуться не позднее определенного часа.