Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич

Есть свидетельства, что местами юнкера в училищах встречали новопоступающих евреев недоброжелательно, например в Александровском (куда было зачислено более трёхсот евреев). А в Михайловском часть юнкеров предложила резолюцию: «Не имеем ничего против евреев вообще, но считаем немыслимым их допущение в среду командного состава русской армии». Офицеры училища отмежевались от этой резолюции, и группа юнкеров-социалистов (141 юнкер) выразила «своё порицание», «находя антиеврейские выступления позорными для революционной армии»^[154], – и резолюция не прошла. – Когда прапорщики-евреи прибывали в полки, то и там они зачастую встречали недоверчивое, недоброжелательное отношение от солдат: их явление в роли офицеров было для русского солдата совершенно необычно, непривычно. (Но кто из новопроизведенных офицеров принимал революционный тон поведения – те быстро получали популярность.)

С другой стороны, удивительно и проявление евреев-юнкеров Одесского училища. В конце марта в него было зачислено 240 евреев-новичков. А через 3 недели, 18 апреля по ст. ст., был первомайский парад в Одессе – и, демонстративно на нём, юнкера шли с пением древнееврейских песен. Понимали ли, что русского солдата этим не увлечёшь? так – чьими же офицерами они предполагали стать? Годилось бы это для отдельных еврейских батальонов. Однако, отмечает генерал Деникин, в ходе 1917, при всём успехе формирования национальных полков (польских, украинских, закавказских, а латышские были уже раньше), «только одна национальность не требовала самоопределения в смысле несения военной службы – это еврейская. И каждый раз, когда откуда-нибудь вносилось предложение – в ответ на жалобы [то есть как плохо принимают в армии офицеров-евреев] – организовать особые еврейские полки, это предложение вызывало бурю негодования в среде евреев и в левых кругах и именовалось злостной провокацией»^[155]. (Газеты писали тогда, что проект отдельных еврейских полков возникал и в Германии, однако отброшен и там.) – Но, очевидно, потребность в национальном единении, в какой-то иной форме, у новых офицеров-евреев была. В Одессе 18 августа собрание евреев-офицеров постановило: организовать секцию связи всех фронтов, «для освещения положения евреев-офицеров на местах». В августе «возникли Союзы евреев-воинов; к октябрю такие союзы действовали на всех фронтах и во многих гарнизонах. 10-15 октября 1917 на конференции в Киеве был учреждён Всероссийский союз евреев-воинов»^[156]. (Но и при новой «революционной армии» некоторые журналисты по старой инерции сохраняли злобу к офицерству вообще, к самим офицерским погонам – и А. Альперович в «Биржевых ведомостях» ещё и 5 мая разжигал страсти против офицерства^[157].)

По разным источникам, в качестве рядовых евреи и при наборе 1917 года шли в армию неохотно; очевидно, были обнаружены подставки больных под чужими именами на медицинские освидетельствования, – ибо некоторые уездные по воинской повинности присутствия потребовали, чтобы евреи являлись на освидетельствование с фотокарточками на удостоверениях личности (чего вообще не требовали, по простоте). Поднялись бурные протесты, что это противоречит отмене национальных ограничений, – и министерство внутренних дел распорядилось не требовать фотокарточек.

В начале апреля Временное правительство телеграфно распорядилось: всех евреев, высланных по подозрению в шпионаже, освободить от ссылки, без индивидуальных разбирательств их дел. У одних родные местности были оккупированы противником, у других нет, но многие сосланные просили разрешения проживать в городах Европейской России. Отмечается прилив евреев в Петроград, где в 1917 еврейское население – «около 50 тысяч»^[158]. Также и «в 1917 резко возросла численность евреев Москвы (60 тысяч)»^[159].

Не такое численное, но высоко энергичное пополнение получило теперь российское еврейство из-за границы. Уж не говорим о двух знаменитых поездах через неприятельскую Германию – 30 человек в ленинском и 160 в натансон-мартовском, – в которых евреи ехали в подавляющем большинстве и представлены были почти все еврейские партии (списки проехавших в «экстерриториальных вагонах» впервые опубликованы В. Бурцевым)^[160]. Среди этих без малого двухсот человек редко кого ждала в России незначительная роль.

Многочисленней того, теперь в Россию поплыли сотни евреев из Соединённых Штатов – давних ли эмигрантов, или революционеров, или бежавших от воинской повинности, – их теперь именовали «революционные борцы» и «жертвы царизма», и по распоряжению Керенского русское посольство в Штатах без затруднений выдавало русские паспорта каждому приходящему, представившему двух подтверждающих свидетелей с улицы. (В особом положении была активная группа вокруг Троцкого, сперва задержанная в Канаде по основательному подозрению о связях с Германией. Но Троцкий ехал не с хлипким русским паспортом, а с крепким американским, необъяснимо выданным ему при кратком сроке пребывания в Штатах, – да ещё с крупным денежным пособием, источники которого остались не выяснены следствием^[161].) – 26 июня на экзальтированном «русском митинге в Нью-Йорке» (под председательством П. Рутенберга, сначала направителя, а затем убийцы Гапона) редактор еврейской газеты «Форвертс» Эбрагэм Каган обратился к русском послу Бахметеву, «от имени двух миллионов русских евреев, живущих в Северо-Американских Соединённых Штатах»: «Мы всегда любили нашу родину; мы всегда чувствовали себя связанными со всем населением России узами братства… Наши сердца исполнены преданности красному флагу русского освобождения и трёхцветному национальному флагу свободной России». Ещё заявил, что самопожертвование народовольцев «непосредственно вытекало из факта усилившегося преследования евреев» и что «такие люди, как Зунделевич, Дейч, Гершуни, Либер и Абрамович, находились среди храбрейших»^[162].