Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич

Да не забудем и тех, кто – отличался. Надо помнить постоянно, что еврейство – всегда очень разное, что фланги его широко раскинуты по спектру настроений и действий. Так и в российском еврействе в 1917, – уж конечно повсюду в провинциях, но даже и в столице, – сохранялись крути с разумными взглядами, а с ходом месяцев, к Октябрю, они расширялись.

Примечателен здесь прежде всего взгляд евреев на единство России – в месяцы, когда Россию раздирали на куски не только другие нации, но даже и сибиряки. «Во всё время революции самыми горячими защитниками идеи великодержавной России были наряду с великороссами – евреи»^[210]. Теперь, когда евреи получили в России равноправие, – что могло объединять евреев с окраинными народностями? – разрыв единой страны на автономии разрывал бы и еврейство. В июле на 9-м съезде кадетов Винавер и Нольде открыто аргументировали – против территориального размежевания наций, за единство России^[211]. Так же и в сентябре в национальной секции Демократического Совещания евреи-социалисты выступили против федеративного устройства России – как централисты. – Сегодня пишут в израильском журнале, что еврейские отряды Трумпельдора «даже выступали на стороне Временного правительства и сорвали корниловский мятеж»^[212]. Возможно; хотя, много изучав 1917 год, я таких данных не встретил. Но, напротив, в раннем мае 1917, в громовой патриотической, по сути антиреволюционной, «Черноморской делегации» кто был самый успешливый оратор, звавший к защите России? – матрос-еврей Баткин. Вот так-то.

Д. Пасманик публикует письма миллионера Шулима Безпалова, пароходовладельца, ещё в сентябре 1915, министру торговли-промышленности Шаховскому: «Чрезмерная прибыль всех промышленников и торговцев приведёт нашу родину к неминуемой гибели», он предлагает издать закон об ограничении прибыли 15 процентами и тут же жертвует государству полмиллиона рублей. Тогда, увы, такого самоограничения не произошло: прогрессивные круги, рвавшиеся к свободе, те же Коновалов и Рябушинский, во время войны не брезговали получать прибыль и сто на сто. Но вот и сам Коновалов стал министром торговли-промышленности, и Шулим Безпалов пишет ему 5 июля 1917: «Чрезмерная прибыль промышленников в настоящее время губит нашу родину, и теперь необходимо взять 50 процентов со стоимости всего имущества и состояний», и он готов их отдать. Коновалов не внял и тут^[213].

В августе на московском Государственном Совещании О. О. Грузенберг (вскоре и член Учредительного Собрания) заявил: «В эти дни еврейский народ… охвачен единым чувством преданности своей родине, единой заботой отстоять её целость и завоевания демократии» и готов отдать обороне «все свои материальные и интеллектуальные средства, отдать самое дорогое, весь свой цвет, всю свою молодёжь»^[214].

Это было сказано в сознании, что февральский режим – самый благоприятный для российского еврейства, что он сулит ему экономические успехи и политический и культурный расцвет. И это сознание было – адекватное.

И чем ближе к Октябрьскому перевороту, чем явственней росла большевицкая угроза, – тем еврейство всё шире проникалось этим сознанием и становилось всё более оппозиционным к большевизму. – Это уже перетекло и на социалистические партии, и многие еврейские социалисты в дни Октябрьского переворота были активно против него – хотя и обессилены своим социалистическим сознанием: оппозиция их ограничивалась переговорами да газетными статьями – пока большевики не закрыли те газеты.

И надо отчётливо сказать, что и Октябрьский переворот двигало не еврейство (хоть и под общим славным командованием Троцкого, с энергичными действиями молодого Григория Чудновского: и в аресте Временного правительства и в расправе с защитниками Зимнего дворца). Нам, в общем, правильно бросают: да как бы мог 170-миллионный народ быть затолкан в большевизм малым еврейским меньшинством? Да, верно: в 1917 году мы свою судьбу сварганили сами, своей дурной головой – начиная и с февраля и включая октябрь-декабрь.

Октябрьский переворот стал сокрушительным жребием для России. Но и состояние перед ним уже мало хорошего обещало народу. Всю ответственную государственность – мы уже тогда потеряли, и обильно показали это в ходе 1917. Лучшее, что ждало Россию, – неумелая, хилая, нестройная псевдодемократия без опоры на граждан с развитым правосознанием и экономической независимостью.