Французская революция, Конституция - Карлейль Томас

Буйе тверд, как алмаз, но что ему делать? Немецкий Зальмский полк, кажется, настроен лучше; тем не менее и Зальмский полк тоже, наверное, слышал о заповеди "не укради", и он тоже знает, что деньги - это деньги. Буйе доверчиво направляется к Зальмскому полку, говорит что-то о доверии, но и здесь ему отвечают требованием сорока четырех тысяч ливров и нескольких су. Крик становится все громче и громче по мере того, как неудовольствие полка возрастает, и, когда в ответ на него не следует не только уплаты, но и обещания уплаты, крик заканчивается тем, что все одновременно вскидывают ружья на плечо и Зальмский полк решительным маршем отправляется на соседнюю улицу, к дому своего полковника, чтобы захватить полковое знамя и Денежный ящик. Зальмцы поступают так в твердой уверенности, что meum не есть tuum и что прекрасные речи не то же, что сорок четыре тысячи ливров и несколько су.

Удержать их невозможно. Зальмцы идут военным маршем, быстро преодолевая расстояние. Буйе и офицеры обнажают сабли и должны идти удвоенным pas de charge, попросту бежать, чтобы опередить солдат; они становятся у внешней лестницы со всей твердостью и презрением к смерти, на которые только способны, в то время как зальмцы грозно надвигаются, шеренга за шеренгой; можно себе представить, в каком они настроении, хотя, по счастью, оно не перешло еще в жажду крови. Буйе стоит, с мрачным спокойствием ожидая конца, уверенный по крайней мере в одном человеке: в самом себе. Все, что может сделать самый бесстрашный из людей и генералов, сделано. Хотя пикеты загораживают улицу с обоих концов и смерть стоит у Буйе перед глазами, ему удается, однако, отправить гонца в драгунский полк с приказом выступить на помощь; драгунские офицеры садятся на коней, но солдаты отказываются идти; отсюда ему не придет спасение. Улица, как мы говорили, забаррикадирована, отрезана от всего мира; над ней лишь равнодушный свод небес, да кое-где, быть может, выглядывает из окна боязливый домовладелец, молясь за Буйе, тогда как многочисленная толпа черни на мостовой молится за успех зальмцев. Так стоят обе партии, подобно телегам, запертым fi узком переулке, или схватившимся в смертельной борьбе борцам! Целых два часа стоят они 6 таком положении. В руке Буйе сверкает сабля; брови его сдвинуты в непоколебимой решимости. Так проходят два часа по мецским часам. Зальмцы стоят в мрачном молчании, изредка нарушаемом бряцанием оружия; но они не стреляют. Время от времени чернь побуждает какого-нибудь гренадера прицелиться в генерала, который смотрит спокойно, как вылитый из бронзы, и каждый раз какой-нибудь капрал отстраняет ружье.

Стоя в таком необыкновенном положении на этой лестнице в течение двух часов, храбрый Буйе, долго бывший лишь тенью, выступает перед нами из мрака и становится личностью. Впрочем, раз зальмцы не застрелили его в эти первые минуты и сам он остается непоколебим, опасность уменьшается. Мэр, "человек в высшей степени почтенный", с чиновниками муниципалитета в трехцветных шарфах добивается наконец пропуска и просьбами, увещаниями, разъяснениями убеждает зальмцев возвратиться в казармы. На следующий день почтенный мэр ссужает деньги, и офицеры выплачивают половину требуемой суммы наличными деньгами. После этой выплаты зальмцы успокаиваются, и на время все, насколько возможно, утихает.

Сцены, подобные мецской, или приготовления к подобным же демонстрациям происходят повсюду во Франции. Даммартен, с его фуражными веревками и сваленными в кучу кожаными куртками, стоит в Страсбурге, на юго-востоке; в эти же самые дни или, вернее, ночи в Эдэне, на крайнем северо-западе, солдаты Королевского Шампанского полка "с тридцатью зажженными свечами кричат: "Vive la Nation! Au diable les aristocrates! (Да здравствует народ! К черту аристократию!)". "Гарнизон в Биче", как с сожалением констатирует депутат Рюбель, "вышел за город с барабанным боем, разжаловал своих офицеров и затем вернулся в город с саблями наголо". Не пора ли верховному Национальному собранию заняться этими делами? Военная Франция находится в ожесточенном, легко воспламеняющемся настроении, которое, подобно дыму, ищет выхода. Это гигантский клубок дымящейся пакли, который, будучи раздуваем сердитым ветром, легко может вспыхнуть ярким пламенем и превратиться в море огня.

Все эти обстоятельства, разумеется, повергают конституционалистов-патриотов в глубокую тревогу. Верховное собрание усердно рассуждает на заседаниях, но не решается принять совет Мирабо немедленно распустить армию и потушить пожар, находя, что путь паллиативных мер удобнее. Однако по меньшей мере жалобы на неуплату жалованья должны быть рассмотрены. С этой целью придуман план, много нашумевший в те дни и известный под названием "Декрет 6 августа". Во все полки должны отправиться инспектора и с некоторыми выборными капралами и "умеющими писать солдатами" установить остающиеся недоимки и хищения и покрыть их. Целесообразная мера, если при помощи ее дымящаяся головня будет потушена, а не вспыхнет с новой силой от слишком большого притока воздуха или от искр и трения.