Эти летние дожди...(Избранное) - Кирсанов Семён

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

ЗЕРКАЛА

• Зеркала —
• на стене.
• Зеркала —
• на столе.
• У тебя в портмоне,
• в антикварном старье.

• Не гляди!
• Отвернись!
• Это мир под ключом.
• В блеск граненых границ
• кто вошел — заключен.

• Койка с кучей тряпья,
• тронный зал короля —
• всё в себя,
• всё в себя
• занесли зеркала.

• Руку
• ты подняла,
• косу
• ты заплела —
• навсегда,
• навсегда
• скрыли их зеркала.

• Смотрят два близнеца,
• друг за другом следя.
• По ночам —
• без лица,
• помутнев как слюда,

• смутно чувствуют:
• дверь,
• кресла,
• угол стола,—
• пустота!
• Но не верь:
• не пусты зеркала!

• Никакой ретушер
• не подменит лица,
• кто вошел —
• тот вошел
• жить в стекле без конца.

• Жизни
• точный двойник,
• верно преданный ей,
• крепко держит
• тайник
• наших подлинных дней.

• Кто ушел —
• тот ушел.
• Время в раму втекло.
• Прячет ключ хорошо
• это злое стекло.

• Даже взгляд,
• и кивок,
• и бровей два крыла —
• ничего!
• Никого
• не вернут заркала!—

Сколько раз я тебя убеждал: не смотри в зеркала так часто!

Ведь оно, это злое зеркало, отнимает часть твоих глаз и снимает с тебя тонкий слой драгоценных молекул розовой кожи.

И опять все то же.

Ты все тоньше.

Пять ничтожных секунд протекло, и бескровно какая-то доля микрона перешла с тебя на стекло и легла в его радужной толще.

А стекло — незаметно, но толще. День за днем оно отнимает что-то у личика, и зато увеличиваются его семицветные грани.

Но, может, в стекле ты сохранней?

И оно как хрустальный альбом с миллионом незримо напластанных снимков, где то в голубом, то в зеленом приближаешься или отдаляешься ты?

Там хранятся все твои рты, улыбающиеся или удивляющиеся. Все твои пальцы и плечи — разные утром и вечером, когда свет от лампы кладет на тебя свои желтые лапы…

И все же начала ты убывать.

Зачем же себя убивать?

Не сразу, не быстро, но верь: отражения — это убийства, похищения нас.

Как в кино, каждый час ты все больше в зеркальном своем медальоне и все меньше во мне, отдаленней… Но —

• в зеркалах не исчезают
• ничьи глаза,
• ничьи черты.
• Они не могут знать,
• не знают
• неотраженной пустоты.

• На амальгаме
• от рожденья
• хранят тончайшие слои
• бесчисленные отраженья
• как наблюдения свои.

• Так
• хлорвиниловая лента
• и намагниченная нить
• беседы наши,
• споры,
• сплетни,
• подслушав,
• может сохранить.

• И с зеркалами
• так бывает…
• (Как бы свидетель не возник!)
• Их где-то, может, разбивают,
• чтоб правду выкрошить из них?

• Метет история осколки
• и крошки битого стекла,
• чтоб в галереях
• в позах стольких
• ложь фигурировать могла.

• Но живопись —
• и та свидетель.
• Сорвать со стен ее,
• стащить!
• Вдруг,
• как у Гоголя в „Портрете“,
• из рамы взглянет ростовщик?

• …В серебряной овальной раме
• висит старинное одно,—
• на свадьбе
• и в дальнейшей драме
• присутствовало и оно.

• За пестрой и случайной сменой
• сцен и картин
• не уследить.
• Но за историей семейной
• оно не может
• не следить.

• Каренина —
• или другая,
• Дориан Грей —
• или иной,—
• свидетель в раме,
• наблюдая,
• всегда стоял за их спиной.

• Гостям казалось:
• все на месте,
• стол с серебром на шесть персон.
• Десятилетья
• в том семействе
• шли, как счастливый, легкий сон.

• Но дело в том,
• что эта чинность
• в глаза бесстыдно нам лгала.
• Жизнь
• притворяться
• наловчилась,
• а правду
• знали зеркала.

• К гостям —
• в обычной милой роли,
• к нему —
• с улыбкой,
• как жена,
• но к зеркалу —
• гримаса боли
• не раз была обращена.

• К итогу замкнутого быта
• в час панихиды мы придем.
• Но умерла
• или убита —
• кто выяснит,—
• каким путем?

• И как он выглядит,
• преступник
• (с платком на время похорон),
• кто знает,
• чем он вас пристукнет:
• обидой,
• лаской,
• топором?

• Но трещина,
• изломом призмы
• рассекшая овал стекла,
• как подпись
• очевидца жизни
• минувшее пересекла.

• И тускло отражались веки
• в двуглавых зеркальцах монет.
• Все это
• спрятано навеки…
• Навеки, думаете?
• Нет!—

Все это в прошлом, прочно забытом. Время его истекло. И зеркало гаснет в чулане забитом. Но вот что: тебя у меня отнимает стекло. Нас подло крадут отражения. Разве в этой витрине не ты? Разве вон в том витраже не я? Разве окно не украло твои черты, не вложило в прозрачную книгу? Довольно мелькнуть секунде, ничтожному мигу — и вновь слистали тебя. Окна моют в апрельскую оттепель, — переплеты прозрачных книг. Что в них хранится? И дома — это ведь библиотеки, где двойник на каждой странице: то идет, то поник. Это страшно, поверь! Каждая дверь смеет иметь свою тень. Тысячи стен обладают тобою. Оркестр на концерте тебя отражает каждою медной и никелевой трубою. Столовый нож, как сабля наголо, нагло сечет твой рот! Все тебя здесь берет — и когда-нибудь отберет навеки. И такую, как ты, уже не найдешь ни на одной из планет. Как это было мною сказано? — „И тускло отражались веки в двуглавых зеркальцах монет. Все это спрятано навеки… Навеки, думаете? Нет!“ Все в нашей власти, в нашей власти. И в антикварный магазин войдет магнитофонный мастер, себя при входе отразив. Он изучал строенье трещин, он догадался, как постичь мир отражений, засекреченный в слоях невидимых частиц. Там — среди редкостей витрины, фарфора, хрусталя, колец — заметит он овал старинный, вглядится, вспомнит наконец пятно, затерянное в детстве, завещанное кисеей, где, как пропавшая без вести, она исчезла… Где ж ее глаза, открывшиеся утром (но их закрыть не преминут), и где последняя минута, где предыдущих пять минут? Ему тогда сказали: — Выйди! — И повторили: — Выйди прочь! — Кто ж, кроме зеркала, увидел то, что случилось в эту ночь? — С изъяном зеркальце, учтите. — А, с трещиной… Предупрежден. — Вы редкости, я вижу, чтите… Домой, под проливным дождем домой, где начат трудный опыт, где блики в комнате парят, где ждет, как многоглазый робот, с рентгеном схожий аппарат; где, зайчиком отбросив солнце, всю душу опыту отдаст живущий в вечном эдисонстве и одиночестве — фантаст. — Но путь испытателя крут, особенно если беретесь за еще не изведанный труд. Сначала — гипотеза, нить… Но не бойтесь гипотез! Лучше жить в постоянных ушибах, спотыкаясь, ища… Но однажды сквозь мусор ошибок выглянет ключ. Возможно, что луч, ложась на стекло под углом, придает составным особый уклон, и частицы встают, как иглы ежа: каждая — снимок, колючий начес световых невидимок. Верно ли? Спорно ли? Просто, как в формуле: