Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 1 - Дюма Александр

— Грешники или рыбаки?¹³ — спросил Мазарини. — Не намекаете ли вы на мое происхождение? Ведь я — сын рыбака.

— Гм, — пробормотал монах.

— Это мой первый грех, преподобный отец. Я велел составить генеалогию, выводящую мой род от древних римских консулов: Генания Мацерина Первого, Мацерина Второго и Прокула Мацерина Третьего, о котором говорит хроника Гаоландера… От Мацерина до Мазарини^[*] так близко, что сходство имен соблазнительно. Уменьшительная форма имени Мацерин значит «худенький». А теперь, преподобный отец, слову Мазарини с полным основанием можно придать значение «худой» в увеличительной степени, худой, как Лазарь.

И он показал монаху свои руки и ноги, иссушенные лихорадкой.

— Что вы родились в семействе рыбаков, в этом еще нет ничего плохого… Ведь и святой Петр был рыбаком; если вы кардинал, то он глава церкви. Далее!

— Тем более что я пригрозил Бастилией одному авиньонскому аббату, Бонне, который хотел опубликовать генеалогию дома Мазарини, такую удивительную…

— Что ей никто бы не поверил?..

— О, преподобный отец, если б причина была в этом, мой грех был бы очень тяжкий… грех гордыни…

— То был излишек ума, и за это никого нельзя упрекнуть. Далее!

— На чем мы остановились? Да, на гордыне… Я хочу все распределить по смертным грехам.

— Мне нравятся точные разделения.

— Очень рад. Надо вам сказать, что в тысяча шестьсот тридцатом году… увы, тридцать один год тому назад…

— Вам тогда было двадцать девять лет.

— Пылкий возраст. Я изображал из себя солдата и в Испании участвовал в перестрелках, чтобы показать, что езжу верхом не хуже любого офицера. Правда, надо добавить, что благодаря мне между испанцами и французами был заключен мир. Этим немного искупается мой грех.

— Не вижу греха в желании показать, что мастерски ездишь верхом. Это очень хорошо, и вы принесли честь монашескому званию. Как христианин — я хвалю, что вы остановили пролитие крови; как монах — горжусь мужеством, проявленным моим товарищем.

Мазарини скромно кивнул головою.

— Правда, — сказал он, — но последствия…

— Какие последствия?

— О, смертный грех гордыни всегда влечет за собою неисчислимые последствия… С той минуты, как я очутился между двух армий, понюхал пороху, проехал по фронту, я стал презирать генералов!

— А!

— Вот где зло!.. И с тех пор я не мог найти ни одного сносного.

— По правде сказать, у нас и не было замечательных полководцев, — заметил монах.

— О! — вскричал Мазарини. — У нас был принц Конде… Я долго мучил его!

— О нем нечего жалеть: у него достаточно славы и богатства.

— Хорошо, а Бофор, которого я заставил так сильно страдать в Венсенской башне?

— А! Но ведь он был мятежником, и безопасность государства требовала, чтобы вы принесли эту жертву… Далее!

— Кажется, я все сказал о гордыне. Есть другой грех, который я даже не смею назвать…

— Я дам ему название. Говорите!

— Вы, вероятно, слышали о моих близких отношениях с ее величеством королевой-матерью… Злые языки…

— Злые языки просто глупы… Для блага государства и ради молодого короля вы должны были жить в добром согласии с королевой… Далее, далее!

— Вы сняли с меня тяжелое бремя, уверяю вас, — сказал Мазарини.

— Все это сущая безделица… Переходите к серьезным вещам.

— Честолюбие, преподобный отец.

— Честолюбие — причина всех великих деяний, монсеньор.

— Я домогался тиары…

— Быть папой — значит быть первым из христиан. Почему не могли вы этого желать?

— Заявляли печатно, что для этой цели я даже продал Камбре испанцам.

— Вы, может быть, сами заказывали эти пасквили, чтобы проявить милосердие к авторам?

— В таком случае, преподобный отец, я дышу свободнее. Теперь остаются только мелкие грехи.

— Говорите.

— Страсть к игре в карты.

— Ну, она, конечно, носит несколько светский характер, но держать открытый дом обязывало вас звание.

— Я любил выигрывать…

— Кто же играет с намерением проиграть?

— Я иногда немного плутовал.

— Вы хотели обыграть партнера. Далее!

— Если так, преподобный отец, то у меня на совести уже не осталось ничего. Дайте же мне отпущение грехов, и душа моя, когда господь призовет ее, возлетит прямо на небо…