Роза и лилия - Мессадье Жеральд

Жанна поняла, отчего школяры потеряли терпение. В этом квартале было множество учебных заведений, маленьких школ Французской общины, Пикардийской общины, Английской общины, которая недавно стала называться Германской. Две или три тысячи подростков слились в бурную реку, пылавшую гневом.

• Чиновник гадкий,
• Суп твой жидкий!

Жанне стоило немалого труда выбраться из толпы и продолжить путь. Тут-то она и вздрогнула, еще сама не понимая отчего. Через мгновение она сообразила, что взгляд ее остановился на человеке, стоявшем в дверях какого-то кабачка и озиравшем людской поток.

Франсуа де Монкорбье!

Жанна увидела его глаза прежде, чем узнала; чувства опередили разум.

Заметил ли он ее? Жанна ускорила шаг, боясь, что он последует за ней. Что, если он узнает о ребенке?

Некоторое время Жанна не решалась обернуться. Когда она заставила себя это сделать, то не увидела Франсуа, и, странное дело, испытала одновременно облегчение и досаду.

Жанна заказала корзину абрикосов и корзину земляники, попросив доставить их завтра. Возвращаясь домой, она пошла другой дорогой и добралась наконец до улицы Галанд в смятении и тревоге.

Чего же ты хочешь, спрашивала она себя, а чего нет? Любви или наслаждения? Или того и другого? Спутника жизни или одиночества?

Остаток дня поглотили заботы о маленьком Франсуа и помогли ей отогнать эти мысли.

Через два дня, едва отперев ставни и дверь лавки, Сидони поднялась наверх и постучалась в комнату хозяйки. Под входной дверью она обнаружила записку, на которой красовалось единственное слово: Жанне.

Предчувствуя недоброе, Жанна небрежно бросила записку на столик, сказав Сидони, что это, должно быть, напоминание о плате за заупокойную мессу по ее мужу, которую отслужил отец Мартино. Понятно, что даже отец Мартино никогда бы не обратился к вдове так запросто.

В соседней комнате кормилица терпеливо обучала малыша усаживаться на горшок.

Жанна развернула записку и увидела стихи.

• С приходом лета бежал я в поля,
• Там покрыта цветами земля,
• Солнце мечет золотые лучи,
• Цветет мак, анемон, васильки.

Жанна с изумлением вчитывалась в строчки, в которых Франсуа молил повелительницу цветов о пощаде. Он раскаивался в том, что уничтожил их нежную прелесть. Потрясенная, она взглянула на свое кольцо.

Ошибившись лишь в одном цветке, Франсуа говорил то же, что и Бартелеми. Но какая между ними может быть связь?

Он и вправду понял свою ошибку. Жанна не могла решить, даровать ли ему испрашиваемую милость. Она не очень-то разбиралась в мужчинах, считая их всех хищниками, однако ей и в голову не приходило, что ястреб может просить прощения у зайчихи.

Да, стихи — это чудо, самой своей легкостью назначенное вознестись над миром с его убийствами, ядами, хитростями, изменами, горем и висельниками. Крылья, легкие и одновременно беспощадные. Присланные стихи показались Жанне даром, равноценным кольцу, которое она все еще носила на пальце, тем более что они казались его описанием. Она перечитала стихи и припомнила улицу Дез-Англэ. Жанна подумала об удивительных поворотах судьбы: не изнасилуй ее Франсуа, она не стала бы супругой Бартелеми.

Она глубоко вздохнула.

Выходит, он видел ее на улице Сены. Знал, что она снова живет на улице Галанд. Конечно же он придет со дня на день. Жанна не знала, что и думать. Не знала, с кем посоветоваться. Не с отцом же Мартино!

Франсуа на четвереньках старательно изучал пол. Жанна взяла его на руки.

— Вот был бы рад Дени посмотреть на тебя, — сказала она малышу.

Мальчик блаженно улыбнулся и что-то прощебетал в ответ. Жанна прижала его к груди. Франсуа стал играть с материнскими волосами. Его собственные постепенно начинали отливать бронзой.

Пробил девятый час. Кормилица с умилением смотрела на эту сцену.

— Скоро ему уже и кушать пора, — сказала она.

Внизу проскрипел колодезный ворот. Гийоме готовил дрова, а Сидони прибирала. Теперь лавка открывалась раньше, ибо среди их покупателей давно уже были не только ученики Корнуэльского коллежа. Вокруг, казалось, царил покой и домашний уют. Но не в сердце Жанны.

Даже если Франсуа заявится, они смогут встречаться лишь украдкой, ведь теперь она была не одна в доме. Кормилица и мальчик вечно ходили из комнаты в комнату.