Лейб-гвардии майор - Дашко Дмитрий

– А где императрица?

– Она редко танцует. Обычно сидит в гостиной, играет в карты и наблюдает за балом. Сегодня не исключение.

– Неужели герцог не составил ей компании?

– Герцог танцует с женой. Вон они, поглядите.

Обер-камергер герцог Бирон горделиво провел свою Бенингну, худощавую, с лицом, изъеденным оспой. Этот изъян не могли скрыть ни толстый слой пудры, ни блеск бриллиантов. Взгляд Бирона остановился на мне, я почтительно склонил голову.

Вспомнились слова Кирилла Романовича о Елизавете, вдруг ужасно захотелось увидеть дщерь Петрову поближе. Манштейн словно прочитал мои мысли.

– А вот и принцесса Елизавета. Она, как всегда, свежа и прекрасна, будто роза из райского сада.

Я проследил за его взглядом.

Принцесса стояла в окружении офицеров-гвардейцев, среди которых не было ни одного измайловца. Ничего удивительного, в моем полку к Елизавете относились со сдержанной настороженностью.

Я так увлекся, что незаметно перешел границы приличий и стал слишком пристально рассматривать будущую императрицу. Вот она, та, чьим планам мне предстоит помешать. Красавицей ее не назовешь, скорее милашка, куколка с фарфоровым личиком, с чуточку приподнятым горделивым носиком, большими и умными глазками. Пока еще стройная, но со склонностью к полноте.

У нее добродушная улыбка, ласковая, обвивающая, опутывающая. От цесаревны веет истомой, негой и сладострастием. Что-то тонко-порочное вперемешку с детской невинностью – страшное, убийственное сочетание. Сладчайший яд в женском обличье. Ничего удивительного, что мужики вьются вокруг Елизаветы как мартовские коты.

Она почувствовала, что стала объектом чужого интереса. Увидела измайловскую форму, плотоядно усмехнулась и пошла мне навстречу. От удивления я застыл на месте.

– Могу я узнать ваше имя, поручик?

– А… э… – попытался заговорить я и с ужасом обнаружил, что во рту пересохло, а язык прилип к гортани.

Ничего не понимаю, даже в Тайной канцелярии я чувствовал себя свободней, а тут окаменел как провинившийся школьник. Да что же это такое! Тело перестало меня слушаться, оно ведет себя так, словно кто-то другой управляет им, будто неведомый кукловод дергает за ниточки, заставляет вытворять любые прихоти. Надо взять себя в руки. Но как? Я ничего не могу поделать с собой. Ядрен-батон, что за наваждение такое?!

– Ну же, поручик, не стесняйтесь. Я вас не съем, обещаю, – засмеялась цесаревна. – Назовите ваше имя.

– Поручик фон Гофен, ваше высочество, – смог наконец произнести я.

Стоило только сказать эти слова, как колдовское наваждение прошло. Ноги перестали быть ватными, в голове разом прояснилось.

– Издалека вы выглядели гораздо храбрей. Почему не танцуете, поручик?

– Простите, ваше высочество, не умею.

– Тогда пойдемте, я научу.

Она взяла меня за руку, повела за собой. Я вновь почувствовал, что теряю самообладание. Все вокруг закрутилось, завертелось. Лица окружающих исказились, вытянулись. Я покорно следовал за цесаревной, перед глазами встала стена тумана. Ничего не вижу, ничего не понимаю. Мистика какая-то, вуду, честное слово!

Не помню, как закончился танец, как вновь оказался возле Манштейна. Щека горела от поцелуя, которым наградила цесаревна перед тем, как, загадочно улыбнувшись, оставила меня и ушла к кружку гвардейских офицеров. Те разом уставились на меня с такой ненавистью, что, не будь они связаны этикетом, убили бы на месте.

– Похоже, принцессе вы понравились, – рассудительно произнес Манштейн. – Добром это не кончится.

Я снова очнулся:

– Что? Вы что-то сказали, мой друг?

– Только то, что вы накликали на свою голову много бед. И первая из них не заставила себя ждать.

Ко мне приблизился багрово-красный от злости подполковник Бирон:

– Фон Гофен, что вы себе позволяете?

– Извините, господин подполковник, чем вызван ваш гнев?

– Вы еще спрашиваете! Ваш фривольный танец наблюдала сама императрица. Ей показалось, что вы слишком вольно себя ведете с принцессой. Наверное, вы забыли, с кем имеете дело.

– Виноват, господин подполковник. Поверьте, инициатива исходила не от меня.

– Тише, – вдруг перешел на шепот Бирон. – О таком нельзя говорить громко. Поберегите честь императорской фамилии. Кстати, раз вы столь озаботились женским обществом, императрица повелела отвести вас к той, кто вам предназначен. Ступайте за мной, фон Гофен, и не вздумайте снова бросать похотливые взгляды на принцессу. Это я вам как солдат солдату говорю.