Влюбленная в море - Картленд Барбара

Лизбет поняла, что он имел в виду, и очень скоро обнаружила, что и ее душа попалась в сети Елизаветы.

Как только упоминалось имя королевы, тут же начинали превозносить ее добродетели, но фрейлины видели свою государыню в несколько ином свете, чем прочие. Им позволено было изредка заглядывать за ширму строгого этикета. Королева могла быть мила, ласкова, сердечна, а через секунду обрушивалась на того же самого человека с яростью летнего урагана. За улыбкой следовали слезы, которые снова сменялись улыбкой с той же внезапностью, с какой она сменялась слезами.

Но даже в гневе королева не теряла царственного величия. Сегодня, вся в белом на золотом троне, она выглядела богиней, и легко было понять, почему сердце каждого мужчины, будь он молодой граф Эссекс или старый сэр Уолсингем, начинало биться чаще вблизи нее. По мнению Лизбет, графом попеременно овладевала то бешеная жажда деятельности, то глубокая апатия, однако все при дворе восхищались им, а королеве в его отсутствие явно недоставало его молодой непосредственности.

Каждая фрейлина была в кого-нибудь влюблена. Леди Мэри Говард дерзко кокетничала с самим графом Эссексом. Элизабет Трогмортон, чьи голубые глаза и золотистые волосы напоминали Лизбет о Филлиде, тосковала по сэру Уолтеру Рейли. Другим нравились надменный граф Саутгемптон, высокий изящный сэр Чарльз Блаунт, еще один фаворит королевы, или ее крестник сэр Джон Харингтон.

— Не пройдет и недели, как и ты в кого-нибудь влюбишься, — заверила ее леди Мэри.

Лизбет не стала поверять ей свою сердечную тайну. Она знала, что ни один из этих блестящих молодых людей не сравнится для нее с Родни.

Лизбет находила невозможным полностью отключиться от мыслей о нем даже на минуту, на краткую секунду из двадцати четырех часов, и этому конечно же способствовали исполнявшиеся во время трапез баллады и песни, в которых неизменно говорилось о любви. Когда ее величество обедала в узком кругу, то слушала песни, возбуждающие в слушателях самые нежные чувства. И сам дворец, старый, с угрюмыми серыми стенами, казался тем не менее весьма подходящим местом для обитавших в нем великолепных кавалеров и прелестных дам, и купидон денно и нощно трудился здесь не покладая рук и подстерегал своих жертв за каждой колонной.

Придворные неторопливо вставали, готовясь покинуть собор. Лизбет стряхнула с себя задумчивость и заняла свое место между фрейлинами, которые медленно потянулись к выходу. Королева собиралась отобедать у лондонского епископа, после чего процессия в том же порядке должна была вернуться в Уайтхолл, но уже при свете фонарей. Едва королева вступила на крыльцо, как толпа закричала:

— Боже, храни королеву!

Королева с улыбкой помахала рукой и ответила:

— Боже, благослови мой добрый народ.

Ее слова вызвали восторженный гул. Королева произнесла звучным голосом:

— У вас может быть и более выдающийся монарх, но никогда не будет более любящего.

Толпа заревела в тысячу глоток, и Лизбет вдруг почувствовала, что глаза у нее на мокром месте. Королева всегда умела найти точные слова в любых обстоятельствах, а эти слова, несомненно, западут в душу каждого человека из присутствовавших сегодня здесь.

Обед у епископа был весьма впечатляющ, но леди Мэри сказала с легкой гримаской:

— Стоит побывать на одном званом обеде, как понимаешь, что все они — одинаковы.

Послушав музыку и наговорившись всласть, королева и ее приближенные отправились в обратный путь. Лизбет намучилась со своей лошадью, которую теперь пугали раскачиваемые ветром фонари. Несколько раз то одна, то другая фрейлина, на которых она натыкалась, недовольно просили ее быть осторожнее.

Наконец процессия прибыла в Уайтхолл. Королева спешилась, и фрейлины последовали за ней во дворец. Лизбет увидела, как сэр Френсис Уолсингем прервал разговор с каким-то придворным и поспешил навстречу человеку, ожидавшему в парадном холле. Лизбет только взглянула, и ее сердце бешено забилось. Это был Родни!

Таким нарядным она его еще не видела — он оделся в бархат и кружева, и драгоценные камни на его камзоле ослепительно сверкнули, когда он шагнул вперед, чтобы предстать перед королевой. Словно во сне Лизбет проследовала за остальными в галерею, где королева любила сидеть по вечерам. Когда в высоких серебряных канделябрах зажигали свечи, галерея блестела и переливалась, словно шкатулка с драгоценностями.