Архангел - Харрис Роберт

— Подождите в другой машине, — бросил Арсеньев шоферу.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— Что именно не то и кто что думал? — спросил Арсеньев, когда дверца за шофером захлопнулась. — Между прочим, здравствуйте.

— Доброе утро, Юрий Семенович. Тетрадь. Все считали, что там записи Сталина. На самом деле это оказался дневник, который вела девушка — прислуга Сталина, Анна Михайловна Сафонова. Он выписал ее из Архангельска для обслуживания летом 1951 года, примерно за полтора года до смерти.

Арсеньев заморгал от неожиданности.

— Вот как? И Берия это выкрал?

— Да. Дневник и какие-то бумаги, имеющие отношение к ней, скорее всего.

Арсеньев удивленно смотрел на Суворина, а затем начал смеяться. И облегченно покачал головой.

— Ну, вашу мать! Этот старый мерзавец спал со своей прислугой? В этом все дело?

— Очевидно, так.

— Этому нет цены. Это просто замечательно! — Арсеньев стукнул по спинке переднего сиденья. — Как бы я хотел при этом присутствовать! Увидеть выражение лица Мамонтова, когда он узнает, что завещание великого Сталина — всего лишь отчет прислуги о том, как она спала с великим вождем! — Он взглянул на Суворина, его полные щеки раскраснелись от восторга, в глазах блеснули искры. — Что с вами, Феликс? Только не говорите мне, что вы не видите в этом ничего смешного. — Он перестал смеяться. — В чем же дело? Вы уверены, что это так, а не иначе?

— Вполне уверен, товарищ полковник. Все это со слов женщины, которую мы задержали вчера ночью, Зинаиды Рапава. Она прочитала этот дневник вчера днем — отец припрятал его для нее. Не могу себе представить, что она выдумала такую историю. Это превосходит всякое воображение.

— Верно, согласен. Так почему же вы невеселы? И где теперь эта тетрадь?

— В этом-то и состоит первое затруднение, — неуверенно сказал Суворин. Ему было неприятно портить хорошее настроение собеседника. — Поэтому я и хотел поговорить с вами. Похоже, она показала тетрадь английскому историку Келсо. По ее словам, он забрал тетрадь.

— Забрал?

— В Архангельск. Он хочет найти девушку, которая вела дневник, эту Анну Сафонову.

— Когда он уехал?

— Вчера днем. В четыре или в пять. Она не помнит.

— На чем?

— На машине.

— На машине? Так это прекрасно! Ты его легко перехватишь. Когда ты приземлишься, то будешь отставать всего на несколько часов. Он теперь там как мышь в мышеловке.

— К сожалению, он не один. С ним американский репортер О'Брайен. Вы его знаете? Корреспондент спутникового телевидения.

— Вот как... — Арсеньев выпятил нижнюю губу и потеребил вислую кожу на шее. Потом добавил: — Даже если так, шансы на то, что эта женщина до сих пор жива, незначительны. А если и жива — что ж, это тоже не катастрофа. Пусть пишут свои книги и делают свои мерзкие репортажи. Я не верю, что Сталин доверил своей — как бы это выразиться — горничной послание будущим поколениям. Как вы полагаете?

— Меня все же беспокоит...

— Его горничная? Да будет вам, Феликс! Он был грузин, да к тому же старик. Товарищу Сталину женщины были нужны только для трех вещей: готовки, стирки и рождения детей. Он... — Арсеньев на мгновение умолк. — Нет...

— Это безумие, — сказал Суворин, подняв руку. — Понимаю. Я беспрерывно твержу себе, что это безумие. Но ведь он и был безумцем. И грузином. Подумайте об этом. Зачем ему понадобилось устраивать такую проверку девушке? Ему, видимо, доставили ее медицинскую карту. Он требовал выяснить, нет ли у нее наследственных изъянов. И потом, зачем он хранил в своем сейфе ее дневник? Кроме того, видите ли...

— Кроме того? — Арсеньев уже не постукивал по спинке переднего сиденья, а буквально вцепился в нее.

— Если верить Зинаиде, в дневнике девушки есть ссылки на Трофима Лысенко. Ну, вы знаете: наследование приобретенных свойств и прочая дребедень. И, видимо, он говорил, что у него никчемные дети и чтодух России — на Севере.

— Ладно, Феликс. Это уже слишком.

— И еще есть Мамонтов. Я никак не могу понять, почему понадобилось идти на такой безумный риск — убивать Рапаву, да еще таким способом. Зачем? Это я и хотел сказать вам вчера: что Сталин мог написать такого, что отразилось бы на России пятьдесят лет спустя? Но если Мамонтов знал — или до него дошли какие-то слухи, возможно, много лет назад, от старых работников Лубянки — о том, что Сталин мог оставить после себя наследника...

— Наследника?!