Аристономия - Чхартишвили Григорий Шалвович

– Вы их так ничему не научите.

– Научим-научим. Намесим из грязи глину, обожжем в огне, вылепим кирпичи и построим из них Новый Мир.

– Псов, и тех учат, кого можно зубами рвать, а кого нельзя, – поддакнул Бляхин. – Понял, нет?

Но Антон глядел не на него, а на Рогачова.

Тот поднялся на подножку и стал смотреть, как проходит децимация. Порыжевшая кожаная куртка тускло поблескивала.

«Будто бронзовая статуя, – подумал Антон. – И это лучший из них! Самый лучший! Люди для него – глина. Какой Новый Мир можно построить, если лепить из живых людей кирпичи, а в качестве строительного раствора использовать кровь?»

Он развернулся, оттолкнул что-то говорившего Бляхина, пошел из каре прочь.

Сзади, от шеренги третьего эскадрона, доносилось:

– …Сорок первый – три шага вперед… пятьдесят первый, три шага вперед…

Мимо строя, мимо тачанок с нацеленными пулеметами, в пустое поле.

Там налетел холодный ветер, по лицу захлестал косой, гнусный дождь. Антон смотрел под ноги, на мокрую траву.

«Какой же я идиот. И некого винить. Буду расплачиваться весь остаток жизни. Мог жить в Европе, заниматься хорошим, важным делом… И обратной дороги нет. Цюрих остался в другой, бесконечно далекой вселенной… Нет, в другой исторической эпохе».

Сзади отрывистым злым речитативом ударило сразу несколько пулеметов. Антон сел на корточки, зажал ладонями уши.

«Это провал назад, в историческое прошлое. Отец с матерью думали, что распад империи – необходимая ступень общественного прогресса. А случился распад цивилизации. Как полтора тысячелетия назад, когда Рим захватили варвары. Рогачовский Новый Мир – это беспросветный мрак Средневековья. Когда-нибудь, наверное, Россия опомнится, вновь забрезжит свет, цивилизация прорастет через развалины робкой травой, возродится. Но не при этой жизни. Не при моей жизни.

Что же остается? Подобно монахам раннесредневекового запустенья, забиться в какую-нибудь келью, поддерживать там слабый огонек добра и разума, заниматься маленьким, но необходимым делом. И затвориться от внешнего мира, насколько это будет возможно.

А на склоне лет, если хватит мудрости и смелости, втайне от всех написать скорбную летопись глухих времен».

Я признаю, что счастье бывает и другого происхождения – дарованное счастливой любовью, этим волшебным заменителем самореализации. Если бы не свет и тепло любви, жизнь большинства людей, до самой смерти не нашедших себя, была бы невыносима. Предполагаю, впрочем, что способность любви – тоже Дар, которым обладают не все и не в равной мере. Однако я не могу углубляться в этот особый аспект, поскольку никак не являюсь в нем экспертом. Мне почему-то кажется, что в природе любви способна лучше разобраться женщина. Во всяком случае, я бы прочитал такой трактат с интересом.

Отдельный вопрос – как должно общество, в котором окончательно победил Свет, поступать с людьми, патологически неспособными к душевному развитию. Полагаю, их будут лечить, как сегодня лечат душевнобольных, однако оставим эту проблему для будущих счастливых времен.

Сейчас просто оговорюсь, а позднее изложу подробно, почему для Расцвета необходим высокий уровень нравственности – в том самом общечеловеческом своде правил, который обычно внушают нам в детстве: веди себя с людьми так, как, по твоему мнению, люди должны поступать с тобой; не предавай, не кради, не будь жестоким, не жадничай, не ври, и так далее, и так далее. Более или менее всюду эти правила считаются прописными – если, конечно, в данном обществе по стенам детских садов не развешаны портреты Гитлера, Сталина или какого-то иного лжебога, поклонение которому заменяет традиционную нравственность.

Если сам я, будучи русским человеком двадцатого века, дожил до нынешних лет в своей стране и уцелел, то лишь потому, что, очевидно, не обладаю этим качеством в дозе, не совместимой с выживанием. Страх за себя или близких, ответственность за семью или просто животный инстинкт неоднократно оказывались во мне сильнее чувства собственного достоинства.

Мало кто умеет быть стариком (фр.).

Честно?! (нем.)

Перевод Ю. Колкера.

Я привожу эту строфу из XXVI Песни «Ада» в переводе М. Лозинского, который сознательно или случайно усилил теогеническое звучание стиха («Чьи вы сыны»). В оригинале просто: «Considerate la vostra semenza», то есть «Задумайтесь о вашем происхождении», без упоминания о связи с Отцом.

Достоинство людей (нем.).

Естественно, я имею в виду регионы планеты, дальше всего ушедшие по пути аристономической эволюции, то есть, с моей точки зрения, передовые.

Цитирую по переводу С. Шервинского и Н. Позднякова.