Иисус. Дорога в Кану - Райс Энн

Маленький Клеопа мимоходом обнял меня и вошел в дом.

Фонари давали много света, и было прекрасно видно, что надо делать: требовалось идеально ровно прочертить линии. У меня имелся для этого инструмент — черепок. Всего нужно было семь линий.

Во двор вошел Иасон.

Его тень упала на меня. Я ощутил запах вина.

— Ты меня избегаешь, Иешуа, — сказал он.

— Что за глупости, друг, — сказал я, смеясь и продолжая работать. — Я был занят работой, которую надо успеть сделать. И тебя не видел. Где ты был?

Он заговорил, шагая из стороны в сторону. Его тень металась по каменным плитам. В руке у него была чаша с вином. Я услышал, как он сделал глоток.

— Ты же знаешь, где я был, — сказал он. — Сколько раз ты поднимался на холм, садился на пол рядом со мной и требовал, чтобы я тебе почитал? Сколько раз я пересказывал тебе новости из Рима и ты ловил каждое слово?

— Так это же летом, Иасон, когда дни длинные, — ответил я мягко.

И осторожно провел ровную линию.

— Иешуа, Безгрешный, ты знаешь, почему я обращаюсь к тебе? — настаивал он. — Потому что все тебя любят, Иешуа, все, и никто не в силах полюбить меня.

— Вовсе нет, Иасон. Я тебя люблю. Твой дядя тебя любит. Почти все любят тебя. Тебя не трудно любить. Просто временами тебя трудно понять.

Я отложил доску и взял следующую.

— Почему Господь не посылает дождя? — спросил он.

— Почему ты спрашиваешь меня? — отозвался я, не поднимая головы.

— Иешуа, я о многом никогда тебе не рассказывал, о том, что мне тяжело повторять.

— Может быть, и не стоит.

— Нет, я не о глупых деревенских сплетнях. Я о другой истории, старой истории.

Я вздохнул и сел на пятки. Я смотрел прямо перед собой сквозь него, хотя видел краем глаза, как он ходит туда-сюда в неверном свете. У него на ногах были чудесные сандалии. Исключительной работы и отделаны, казалось, настоящим золотом. Кисточки на его одежде хлестнули меня, когда он резко развернулся. Иасон вздрогнул, как испуганное животное.

— Ты знаешь, что я жил с ессеями, — сказал он. — Знаешь, что я сам хотел стать ессеем.

— Ты мне говорил.

— Ты знаешь, что я встречал твоего родича Иоанна бар Захарию, когда жил с ессеями.

Он сделал еще глоток вина.

Я решил пока провести еще одну прямую линию.

— Ты много раз рассказывал мне об этом, Иасон, — сказал я. — Ты что, получил какие-то вести от своих друзей-ессеев? Ты ведь скажешь мне, если узнаешь что-нибудь о моем брате Иоанне?

— Твой брат Иоанн в пустыне, это все, что говорят. В пустыне, питается дикими тварями. В этом году его вообще никто не видел. На самом деле никто не видел его и в прошлом году. Кто-то лишь сказал кому-то, что кто-то вроде бы видел твоего брата Иоанна.

Я начал вести линию.

— Но ты же знаешь, Иешуа, я никогда не рассказывал тебе всего, что сообщил мне твой родственник, пока я жил с ессеями.

— Иасон, у тебя в голове столько мыслей. Я все-таки сомневаюсь, что мой брат Иоанн хотел сообщить что-то важное, если он вообще что-нибудь тебе говорил.

Получалось неровно. Я взял тряпку, скомкал и начал стирать разметку. Мне пришлось бы стесать слишком много, но я вовремя спохватился.

— О, напротив, твой брат Иоанн говорил много важного, — сказал Иасон, подходя ближе.

— Сдвинься влево, ты заслоняешь свет.

Он повернулся, снял фонарь с крюка и поставил прямо передо мной.

Я снова сел, бросив работу, но не смотрел на него. Свет бил мне прямо в глаза.

— Хорошо, Иасон, что ты хочешь сообщить мне о моем брате Иоанне?

— Я ведь прирожденный поэт, ты согласен?

— Без всякого сомнения.

Я старательно оттирал разметку, и она медленно исчезала. Древесина слегка залоснилась.

— Именно это заставляет меня передать тебе слова, которые Иоанн мне доверил, — начал он, — ту литанию, что он носит в своем сердце. Она о тебе. Этой литании он научился у матери и повторяет ее каждый день, как повторяет Шма^[2] со всем Израилем, только эта литания стала его собственной молитвой. Ты знаешь, какие там слова?

— Я не знаю, что я знаю, — сказал я.

— Очень хорошо, тогда я тебе расскажу.

— Судя по всему, ты твердо решил это сделать.

Он присел на корточки. Как он был хорош! Какие у него были красивые умащенные черные волосы и огромные сердитые глаза, горящие огнем!

— Еще до рождения Иоанна твоя мать навестила его мать. Та жила тогда неподалеку от Вифании, и ее муж, Захария, был еще жив. Захарию убили уже после того, как родился Иоанн.