Марш - Доктороу Эдгар Лоренс

Едва Бобби Бразил вошел с передовым отрядом в городок Смитфилд, как тут же оказался под огнем инсургентов. Вспышки мушкетных выстрелов мелькали под крышами амбаров и в окнах вторых этажей. Один шустрый суржик палил с церковной колокольни. Повернув за угол, Бразил увидел чуть дальше по улице баррикаду и едва успел отскочить назад. Туда, где он только что стоял, ударил снаряд, и, когда дым рассеялся, на дороге зияла яма. За то, что Бразил пережил двоих предшественников, его сделали сержантом. В его взводе служили сплошь деревенские парни из глубинки. В замешательстве они сгрудились в узком проулке, не зная, что делать. Войну полагается вести из земляных окопов и из-за деревьев, еще можно стрелять через речку или утопая в болоте. Но не на городской же улице, бегая от здания к зданию! Ну что, балбесы? А ведь вам повезло! — бодрячком обратился он к ним. — Бобби Джей Бразил уличным забиякой стал в тот самый день, как научился ходить! Настоящей был грозой Пяти Углов и наказанием для всей авеню Центральной. Щас мы в эту войну внесем городского лоску!

Возглавив своих людей в проулке, он вывел их на задворки, где среди помоек высились сортиры. Они перелезли через несколько заборов, выломали заднюю дверь пустой скобяной лавки и вышли через парадную, оказавшись у баррикады в тылу. Кинулись вниз с крыльца, непрерывно стреляя. Не успели мятежники понять, что происходит, как все были перебиты — не менее полудюжины, в том числе двое артиллеристов, управлявшихся с пушкой Паррота.^[24] Взяв баррикаду, Бразил и его солдаты торжествовали, принимая приветствия входившей в городок кавалерии.

К тому времени, когда они продвинулись к центральной площади, синие мундиры кругом кишмя кишели. Смитфилд был взят. Ребята порадовались, покричали, а через двадцать минут покинули городок, вновь присоединившись к маршу.

На западной оконечности городка был мост через Нейсу, но конфедераты его сожгли. Движение застопорилось, солдаты сели на землю, усеяв склон холма. Деревенские балбесы закурили трубки, а Бразил лежал, закинув руки за голову, и смотрел в небо, ожидая, когда саперы наведут понтонную переправу. Бобби Бразил начал входить во вкус: а что, командовать приятно, даже если в качестве подчиненных тебе дали девятерых тупых, хоть кол на голове теши, голландцев. Всего месяц назад он бы этому и не поверил даже, мало того, пришел бы в сильное смущение, однако, что ни говори, он стал хорошим солдатом. Словно из ниоткуда вдруг снизошло на него чувство ответственности. Армейская жизнь в его сознании перестала быть закручена вокруг него одного, и он уже не искал во всех ситуациях выгоду для себя любимого. Он как-то раз даже хмыкнул, когда подумал, что сказал бы по сему поводу его папашка или какой-нибудь из дядьев, потому что змеиный ядовитый язычок искони был семейной чертой Бразилов. Но армия оказалась интересной штукой, своей принадлежностью к ней он начал гордиться и ее тоже стал считать в каком-то смысле своей. Начал подумывать и о том, что он, пожалуй, мог бы успешно командовать, скажем, ротой или даже полком. Он знал, что стать генералом можно только окончив Вест-Пойнт,^[25] но в армии не так уж плохо жить даже и не становясь генералом.

Форсировав реку, продолжили движение по дороге на Рэлей. Шли мимо сожженных фермерских домов и вытоптанных полей. По пути видели босоногих, полуодетых детишек, которые, став в дверях покосившихся хижин и сунув палец в рот или ковыряя в носу, с любопытством разглядывали солдат. Иногда на значительном расстоянии от дороги виднелись силуэты строений большой плантации — как правило, разрушенной и без признаков жизни. На всем пути к дороге отовсюду сбегались негры, шли с войсками рядом, плясали и славили Господа.

Вот и Бразил тоже вдруг понял, что счастлив. Почувствовал себя мастером своего дела; никогда прежде драчливая его натура не давала ему такого радостного ощущения.

Не доходя десяти миль до Рэлея, среди лугов разбили первый лагерь. Винтовки составили в пирамиды, натянули палатки, развели костры. Некоторые из солдат пошли на реку омыть усталые ноги в прохладной воде. Бразил сидел у входа в палатку, подумывая о том, не пойти ли туда и ему, как вдруг услышал звук, происхождение которого показалась ему непонятным. Это не было пальбой, звук был неприятным, но приглушенным, словно в чуть приоткрытое окно задувает сквозняк. Но тут защелкали и мушкетные выстрелы, поэтому он вскочил и схватил винтовку: звук стал громче, распался на отдельные голоса, послышались какие-то выкрики, причем все ближе и ближе. Шло это откуда-то с востока, со стороны Смитфилда, где остановилось движение основной армейской колонны. Рота поднялась «в ружье». Кое-кто еще бежал с реки, и все спрашивали друг у друга: что, черт подери, происходит? Тут вдруг заахали, заржали горны, завыли тубы полковых оркестров, заголосили кларнеты, гобои и всяческие мелкие трумпетки, но это не звучало музыкой, скорее похоже было, что люди посходили с ума; не обученные барабанить стучали кружками по мискам, причем все вроде знали, в чем дело, один Бобби Бразил не знал, пока мимо не пронесся офицер-кавалерист, отчаянно махая шляпой, подымая лошадь на дыбы, кружась и выкрикивая раз за разом: «Ём-дырыдым!» — прямо как маньяк какой-то; потом проехали еще двое таких же, совершенно расхристанных и, на взгляд Бразила, непозволительно роняющих достоинство своего ранга, и только тут до него начали доходить слова, смысл всех этих воплей и подбрасывания в воздух шляп и фуражек, идиотических плясок солдат друг с другом в обнимку, превращающих армию в труппу мужской пляски и нечленораздельной песни, таким мощным эхом отдающейся в холмах вперемежку с шутейной пальбой из мушкетов в небо, словно вся Армия Запада одновременно подала голос, сотрясая землю у него под ногами, будто он в соборе стоит на трубах огромного органа, рокочущего глубоким нутряным басом — вроде как сам Господь Бог радуется вместе с земным своим воинством этой великой его победе. Потому что вот оно, оказывается, в чем дело-то: капитулировал Ли, так что свершилось, конец проклятой войне! Повсюду стоял такой вопеж, что птицы покидали гнезда, кролики выскакивали из нор, лисы, обезумев, шастали по лесу, а закоренелые конфедераты хватались за голову. Бразил, раскинув руки-ноги в стороны, плашмя пал наземь и зажал уши ладонями, чтобы, ни на что не отвлекаясь, вознести Господу хвалу за то, что Он оставил его в живых. Спасибо Тебе, Боже, что дал этому уличному хулигану жить дальше, — молился он и конечно же радовался (как тут не радоваться?), а кто-то проходил мимо и поднял его с земли, и вот он уже вопит и пляшет вместе со всеми, и они кидаются к командиру роты, который сидит в своей палатке и всем подряд наливает, и Бобби поднимает жестяную кружку сперва за папашу Авраама, потом за дядюшку Билли Шермана, и снова за великую Армию, за Республику, пьет и смеется, а про себя думает: это ж как повезло-то мне с этой войной, что она взяла да и кончилась как раз в тот момент, когда я наконец-то нашел для себя нечто, во что можно верить!