Архангел - Харрис Роберт

Поезд видимо, стоял слишком долго, поэтому, когда были отпущены тормоза, он дернулся вперед и резко затормозил вновь, так что О'Брайена швырнуло из одного угла купе в другой, как язык колокола. Кожаный мешочек выпал у него из рук.

Очень медленно, скрипя и протестуя, с той же неуловимой сначала скоростью, что и в Архангельске, электровоз потянул состав из Вологды.

Келсо по-прежнему лежал на полу.

«безтетради нет доказательств, и вся история теряет смысл...»

Он нырнул за мешочком, схватил его одной рукой, другой взялся за дверную ручку и попытался подняться, но О'Брайен ухватил его за ногу и стал оттаскивать от двери. Ручка поддалась, дверь скользнула и открылась, и Келсо выпрыгнул в покрытый ковровой дорожкой проход, отчаянно лягнув О'Брайена в голову. Он с удовлетворением ощутил контакт тяжелого резинового каблука с человеческой плотью. Раздался истошный вопль. Сапог слетел, и Келсо оставил его позади, как ящерица, теряющая кончик хвоста. Он заковылял по проходу в сапоге на одну ногу.

Узкий проход был полон взволнованными пассажирами мягкого вагона: «Вы слышали?», «Это правда?» — и быстро исчезнуть не удалось. О'Брайен рвался за ним. Келсо слышал его крики. В конце вагона он увидел открытое окно и подумал, не выбросить ли тетрадь на пути. Но поезд еще не выехал из Вологды, он двигался по-прежнему очень медленно, тетрадь от падения не пострадает и ее обязательно рано или поздно найдут...

— Непредсказуемый!

Он побежал дальше и поздно сообразил, что двигается в сторону плацкартных вагонов. Это была ошибка, потому что именно там сидели Мамонтов и его ребята; и действительно: навстречу Келсо уже спешил один из подручных Мамонтова, расталкивая по пути пассажиров.

Келсо дернул ручку ближайшего купе. Оно оказалось заперто. Но следующая ручка поддалась, и он буквально ввалился в пустое купе, успев запереть за собой дверь. Здесь было сумрачно из-за зашторенных окон, постели не были застланы, пассажиры, видимо, сошли в Вологде, стоял удушливый запах мужского пота. Келсо попробовал опустить окно, но оно было закрыто наглухо. Человек из «Авроры» молотил в дверь, кричал, требовал, чтобы он открыл. Дверная ручка ходила ходуном. Келсо развязал мешочек, выпростал его содержимое и достал зажигалку как раз в тот момент, когда дверь не выдержала и отъехала в сторону.

Шторы в квартире Зинаиды Рапава были задернуты. Телеэкран светился в углу, словно холодный голубой камин.

Всю ночь на лестничной площадке дежурили работники секретной службы, сначала Бунин, потом другой, а милицейский автомобиль нагло припарковался напротив входа в подъезд. Именно Бунин велел ей задернуть шторы и не выходить из дома. Бунин был ей неприятен, и она видела, что он тоже не питает к ней теплых чувств. Когда она спросила, как долго ей придется вести такой образ жизни, он только пожал плечами. Выходит, она под домашним арестом? Он снова пожал плечами.

Она свернулась калачиком на постели и провалялась так чуть ли не двадцать часов, прислушиваясь, как соседи возвращаются с работы, затем выходят куда-то вечером. Потом она слышала, как они ложатся спать. Лежа в темноте, она обнаружила, что если долго разглядывать какой-нибудь предмет, то образ отца исчезает и она больше не видит его растерзанное тело на каталке морга. Всю ночь она смотрела телевизор. В какой-то момент, перескакивая с игровой программы на черно-белый американский фильм, она увидела картинки из леса под Архангельском.

«... одной лишь свободы далеко еще не достаточно... Очень трудно, товарищи, жить одной лишь свободой...»

Она смотрела, загипнотизированная, как на протяжении ночи эта история расплывается, точно пятно, по всем каналам, и уже могла пересказать ее наизусть. Она увидела отцовский гараж, тетрадь в клеенчатой обложке, Келсо, перелистывающего страницы («Она подлинная. Готов поручиться чем угодно»). Старая женщина, показывающая что-то на карте. Странный человек расхаживает по лесной вырубке, что-то говорит и смотрит прямо в камеру. Он произносит исполненную ненависти речь, которая врезалась ей в память, и уже под утро ее осенило, что ее отец ставил когда-то на проигрыватель эту пластинку, когда она была еще ребенком.

(«Ты должна это послушать, девочка, кое-чему научишься».)

Этот человек был одновременно страшен и комичен — как Жириновский или Гитлер, и когда сообщили, что его заметили в поезде, идущем из Архангельска в Москву, у нее возникло ощущение, что он едет именно за ней. Она представила, как он топает сапогами по мраморным холлам больших отелей, полы его шинели распахиваются, задевают витрины дорогих бутиков, вытесняют прохожих с тротуаров на мостовую, а он шагает и ищет ее. Она представила его в клубе «Робот», как он переворачивает бар, называет девочек шлюхами, велит им прикрыться. Закрашивает вывески западных фирм, разбивает неоновые лампы, гонит всех прочь с улиц, закрывает аэропорт...