По воле судьбы - Маккалоу Колин

Они приветствовали его во всю силу своих легких. И за то, что назвал их своими парнями, и за деньги, и за рабынь, которые тоже были оплачены им, ибо выручка от продажи рабов принадлежала исключительно главнокомандующему.

— Я получил письмо от Куриона. Оно прибыло в том же мешке, что и письмо Цезарю от Сената, — тихо сказал Децим Брут. — Они не позволят ему баллотироваться без явки. Палата настроена лишить его полномочий, и как можно скорее. Они хотят его опозорить и навечно изгнать из Италии. Того же хочет и Магн.

Требоний презрительно фыркнул.

— Это меня не удивляет! Помпей не стоит шнурка из его ботинка.

— Да, как и все остальные.

— Разумеется.

Требоний повернулся и покинул плац. Децим шел рядом.

— Думаешь, он решится на это?

Децим Брут не стал вилять.

— Я думаю… я думаю, надо быть сумасшедшими, чтобы провоцировать его на это. Но если ему не оставят выбора, да, он пойдет на Рим.

— И что же будет, если пойдет?

Светлые брови вскинулись.

— А ты что думаешь?

— Он их раздавит.

— Я совершенно согласен.

— Тогда нам надо выбирать, Децим.

— Это тебе надо выбирать. Мне не надо. Я — его человек. И буду с ним и в горе, и в радости.

— Как и я. Но он не Сулла.

— За что мы должны быть ему благодарны.

Вероятно, из-за этого разговора Децим Брут и Гай Требоний были неразговорчивы за обедом. Они возлежали вдвоем на lectus summus, Цезарь один — на lectus medius, и Марк Антоний — на lectus imus, напротив них.

— Ты очень щедр, — сказал Антоний, с хрустом вонзая в яблоко зубы. — Ты оправдываешь свою репутацию, но… — Он сильно наморщил лоб, глаза его полузакрылись. — Но ты раздал сегодня около ста талантов. Я прав?

В глазах Цезаря блеснул огонек. Антоний весьма забавлял его.

— Клянусь всем, что дорого Меркурию, Антоний, твои математические способности феноменальны. Ты в уме сумел вычислить сумму. Думаю, настало для тебя время взять наконец на себя обязанности квестора, чтобы дать возможность бедному Гаю Требатию заняться делом, которое ему больше по душе. Вы не согласны? — обратился он к задумчивой парочке.

Гай Требоний и Децим Брут, усмехнувшись, кивнули.

— Да клал я на эти обязанности! — взревел Антоний, сделав жест, который заставил бы упасть в обморок большую часть женского общества в Риме, но оставил совершенно равнодушными присутствующих.

— Необходимо кое-что знать о деньгах, Антоний, — сказал Цезарь. — Я понимаю, в твоем представлении это достаточно жидкая вещь, что течет, как вода, я также знаю о твоих колоссальных долгах, но все же деньги весьма полезны как для будущих консулов, так и для полководцев.

— Не делай вид, что не понял меня, — резко бросил Антоний, смягчая дерзость обезоруживающей улыбкой. — Ты только что раздал сотню талантов людям двух из твоих одиннадцати легионов и каждому до последнего подарил по рабыне, а это еще тысяча сестерциев, если ее продать. Но очень немногие сделают это, поскольку ты постарался, чтобы они получили самых молоденьких, самых сочных. — Он повернулся на ложе и стал массировать свои толстые икры. — А девять легионов не получили ни обола. Возникает вопрос: намерен ли ты одарить чем-либо остальных?

— Это было бы неразумно, — серьезно ответил Цезарь. — Кампания обещает быть долгой. В следующий раз со мной отправятся два других легиона. Потом еще два других. И еще.

— Умно!

Антоний протянул руку, взял чашу и одним глотком осушил ее.

— Дорогой мой Антоний, — заметил Цезарь. — Не заставляй меня изымать из зимнего рациона вино. Сдерживайся, или я сдержу тебя сам. Советую тебе разбавлять вино водой.

— Одного я не понимаю, — сказал хмуро Антоний. — Откуда у тебя этот бзик по отношению к лучшему из даров, преподнесенных богами мужчинам. Вино — это панацея.

— Это не панацея. И не дар богов, — медленно ответил Цезарь. — Скорее, это проклятие, вылетевшее из шкатулки Пандоры. Даже при редком употреблении оно отупляет. А мысль отупевшего человека подобна мечу, неспособному разрубить волос.

Антоний захохотал.

— Вот и ответ, Цезарь! Ты — меч, разрубающий волос. И более ничего!

Через восемнадцать дней Цезарь снова был готов покинуть Бибракте, на этот раз чтобы урезонить карнутов. Требоний и Децим Брут ехали с ним. Антония, к его большому огорчению, оставляли присматривать за порядком. Квинт Цицерон привел из Кабиллона шестой легион, а Публий Сульпиций прислал четырнадцатый из Матискона. Но сам не пришел, так как Цезарю не требовались дополнительные легаты.