Красное колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Я такого – никогда не говорила на лекциях. Я это – для вас сказала. А вы – не рады? не согласны?

Я вас огорчил? Я не хотел… Но есть вопросы, через которые…

Через которые… Да вот – Николай I и Александр III заняли трон, никогда к тому и не готовясь, немалые примеры. А к сегодняшнему Государю, с его несравненным умением окружать себя бездарностями, а честных людей предавать, – к нему плохо относятся все эти доводы. А когда случайность самодержца ещё превращается в случайность Верховного Главнокомандующего…

Но хотя полковник так и не поддержал её вслух – он сидел совершенно на её стороне, как бы издавна записанный в её гвардейцы.

– …Метафизическим пониманием своей власти как исполнения высшей воли. Как помазания Божьего.

Ну уж, этого “помазания” даже и в шутку не мог инженер слышать!

– Да что это за формула трухлявая, “помазанник Божий”, до каких пор? Что за маниакальный гипноз “помазанничества” у самого заурядного человека? Кто из образованных людей сегодня может верить, что некий там Бог в самом деле избрал и назначил для России Николая Второго?

– Нисколько не мёртвая! – отважно настаивала Андозерская. Уже отступленья и не было. – Она выражает ту достаточную реальность, что не люди его избрали, назначили, и не сам он этого поста добивался. Если престолонаследие не нарушается насильственно, а мы ведь разбираем именно этот чистый вариант, то людская воля оказала вмешательство лишь при выборе первого члена династии. Впрочем, при воцарении первого члена этой династии некий перст Божий, согласитесь, на Руси был.

Перст, может, и был, но потом дровишек наломали. И за престол дрались, и отнимали, и убивали. (Но не вслух, это не для лёгкой беседы).

– А дальше течёт независимая от людей, от политической борьбы традиция династии. Как в Японии: одна династия третью тысячу лет. Это уже как природа сама.

И Вера, оказывается, стояла тут. Без прежней тревожной ревности, удивлённо, впытчиво слушала.

– Вот в этом и суть помазанья, что даже отказаться не волен монарх. Он не гнался за этой властью, но и избежать её не может. Он принял её – как раб. Это – больше обязанность, чем право.

Сестра – очень внимательная студентка. Как раб! – это её поразило.

Но брат – так и не поддержал ни в чём ни разу. Да ведь он уже и заговаривался, что если например республика, совет дожей…

А Ободовский спорить любил, если что-нибудь выспаривалось к делу, – тогда земля подбрасывает сразу бежать и делать. А уж когда пошло насчёт помазанья – увольте. У него достаточно хорошо была уложена и продумана вседемократическая республика. Да вообще пора уходить, но теперь надо было дождаться звонка Дмитриева, так неудачно. Он и слушать покинул. Перелистывал блокнот и вполотворота на крае стола рисовал.

Воротынцев переклонился к Ольде Орестовне и снизил голос. Чуть издали можно было подумать, что он ей шепчет комплименты:

– Так в чём же тогда цель этого несчастного помазания? Чтобы Россия безвыходно погибла?

Вера отошла.

– Вот это нам – не дано, – почти шёпотом ответила и Ольда Орестовна.

Даже глазами больше. Карими? зелёными? совсем учёными глазами.

– Поймётся со временем. Уже после нас.

Скажите, а когда загорается надежда – как узнать: не обманывает ли она? Это - она?…

Надо иметь опытность сердца.

Но, всё-таки, республики она ему простить не могла:

– А при республике? – спросила она. – Все разумные решения несравненно сложней, потому что им продираться через чащу людских пороков. Честолюбие при республике куда жгучей: ведь надо успеть его насытить в ограниченный срок. А какой фейерверк избирательной лжи! Всё – на популярности: понравишься ли? В предвыборной кампании будущий глава республики – искатель, угодник, демагог. И в такой борьбе не может победить человек высокой души. А едва избран – он перевязан путами недоверия. Всякая республика строится на недоверии к главе правительства, и в этой пучине недоверия даже самая талантливая личность не решается проявить свой талант. Республика не может обеспечить последовательного развития ни в каком направлении, всегда метания и перебросы.

– При республике, – очнулся и протрубил Ободовский, – народ возвращает себе разум и волю. Свободу. И полноту народной жизни.

– Люди думают, – отбивала Андозерская, – только назвать страну республикой, и сразу она станет счастливой. А почему политическая тряска – это полнота народной жизни? Политика не должна поедать все духовные силы народа, всё его внимание, всё его время. От Руссо до Робеспьера убеждали нас, что республика равносильна свободе. Но это не так! И – почему свобода должна быть предпочтительней чести и достоинства?