Баязет - Пикуль Валентин

– А турок многовато, – заметил Сивицкий.

– Да, – согласился Китаевский, – турок немало, а наших войск что-то немного. И вот я думаю…

Пуля чиркнула в переплет окна.

– Знаю, что вы можете думать, – сказал Сивицкий. – Не напрасно ли мы отдали артиллеристам четверть ведра воды? Если желаете знать мое мнение, то я скажу честно: напрасно!

– Вы не верите? – спросила Аглая.

– Голубушка, если это правда, что Исмаил-хан узнал в голове колонны своего брата-генерала, то… Вы же сами понимаете: братья потому и братья, что весьма похожи друг на друга!

– А я верю, – сказала женщина. – Они не могут не знать, что происходит здесь, и они прорвутся к воротам крепости.

– Может быть, – уныло ответил Сивицкий. – Очевидно, бывает и так, что с одной ветки два яблока различны на вкус. Впрочем, не будем отвлекаться, господа…

Вновь прибывший отряд Калбулай-хана Нахичеванского вступил в соприкосновение с войсками Фаик-паши, и жаркая перестрелка тянулась весь день, поддержанная огнем из крепости, продолжалась вечером, и вот над Баязетом уже насела черная азиатская ночь.

Появилось уныние.

– Что ж, – сказал Карабанов, – винить их даже нельзя. Если бы они рискнули просочиться к нам через этот страшный лабиринт стен и саклей, сколько бы их дошло?.. Мы, господа, знаем это по себе, когда втягивались в крепость после рекогносцировки.

– Да, – буркнул Штоквиц, – человек сто дошло бы!

– Меньше. Полсотни.

– Никто, господа, не дошел бы, – закончил разговор штабс-капитан Некрасов, и, после неуверенных возражений, с ним были вынуждены согласиться.

– Здесь нужна армия, – сказал юнкер Евдокимов.

– Или полководец, – съязвил барон Клюгенау.

И потянулась ночь.

………………………………………………………………………………………

– Выручат, – говорили солдаты. – Видать, не вся подмога собралась. Погодим до утречка, потерпим…

Спать в эту ночь было невозможно. Спасение где-то рядом, радостно сознавать, что во мраке сейчас стоит русское войско. В крепости звучал смех, люди стали шутить над своими бедствиями.

Ватнин мечтал:

– Первым делом, братцы, в баньку пойдем. Блондинок из хурды своей вытрясем, волоса обкорнаем, париться будем.

– А я на майдан сразу же, – хвастался Дениска. – Арбуза два украду, в тенек засяду и сожру, даже корок не останется.

Вахмистр Трехжонный крутил своей плеткой.

– Я не так, – сказал он. – я барской еды попробую. Ни копейки домой не пошлю, все на харчи сладкие потрачу.

– Ну и дурак будешь! Рази же слаще хлеба нашего, да с сольцей, бывает что? Мне бы краюшку, братцы…

– Огурчик ба-а! – совсем размечтался Ватнин.

Карабанов молчал, улыбаясь тонкими губами. Дениска докурил цигарку до половины, протянул ее поручику:

– Ваш черед, ваше благородие.

– Спасибо, братец.

– Говорят, – снова начал Трехжонный, – будто есть хрукт райский, ананасом зовется. Вот, господин поручик, вы из благородных происходите – ели вы таку штуку?

Андрей захотел присесть в углу на корточки, но его остановили:

– Нельзя, тута какая-то зараза нагадила…

Карабанов махнул рукой:

– Ел. Ел я ваш «хрукт райский»… Было тогда в Петербурге такое общество, куда собирались обжоры. Не чета вам, конечно, – деньгами сорили. Я изобрел яичницу, которая стоила девять рублей одна сковородка, и тоже был принят. Все, что есть в мире съедобного, все перепробовали. Ни глубина морей, ни высота гор – ничто не мешало: выписывали жратву, какая только есть. И наконец наступил такой момент, когда мы вдруг поняли, что жрать больше нечего. Совершенно нечего!

– Как это? – не понял Дениска. – Жрали, жрали, и вдруг не стало чего?

– А так, все уже было испробовано. И тут, братцы, кто-то из нас догадался, что не пробовали мы женского молока…

Казаки рванули хохотом, чуть зубы изо рта не выскочили:

– Хах-ха-ха… Вот это смак! Из титьки прямо…

– И приготовили, братцы, нам за бешеные деньги мороженое из сливок молока женского. Мы, конечно, съели. Ничего особенного. Вот, вахмистр, а ты говоришь – ананас!

Ватнина эта история не развеселила.

– Баловник ты, – сказал он с упреком.

Воды в эту ночь раздобыли немного. Она не могла притушить мучительный и жестокий жар – всего лишь жалкие капли ее брызнули на раскаленный гарнизон. Но сейчас люди согласны были выстрадать, обнадеженные скорым спасением, и Штоквиц, чтобы подбодрить солдат, велел бросить в черное небо ракету.