Баязет - Пикуль Валентин

– Это верно, миссис, – мрачно согласился Диего Хуарец, – они конституции не имеют. И душа народа не зависит от формы правления. Пусть они менее англичан образованны, но зато русские солдаты не вспарывают животов младенцам, как это делают турки, живущие под сенью юной конституции султана!

– Вы склонны к парадоксам, – заметила Уоррен.

– Скорее – к истине, – закончил художник.

Вошел еще один член европейской колонии, большеголовый англичанин, служивший врачом при лазарете Красного Полумесяца. Потерев ладонью розовую лысину, врач налил себе рому.

– Позвольте мне, миссис Уоррен, выпить на этот раз за моих русских коллег, что сидят сейчас в крепости. Я часто думаю, что представить их трудности так же сложно, как и отличить по моей лысине, кем я был в молодости – брюнетом или блондином!

Он присел к столу, отхлебнул вина.

– Турецкие врачи, – сказал он, – удивительны… Один из моих помощников держал в Эрзеруме кузницу, а другой занимался контрабандой. Наследие конституции налицо: их «выбрали» на пост эскулапов, и можете послушать, как орет сейчас под их ножом какой-то правоверный…

2

Штоквиц с мортусами обошел закоулки крепости, подобрал четырех мертвецов, один из которых по дороге в могилу вдруг заговорил:

– Братцы, ой, пустите… не надо меня, братцы…

– Стой! – Штоквиц приставил ожившего солдата к стенке. – Держаться можешь, трухлявый? – спросил он.

– Могу, – ответил солдат. – От сухости это, уж не взыщите за хлопоты. Поначалу-то все круги да круги в глазах, а потом гулом земля пошла. Икать начал. Совсем не помню себя…

Штоквиц поднес к губам солдата флягу:

– Один глоток… Стой, холера, куда лакаешь? Отпусти зубы… У-у, дорвался до соски! Теперь катись к черту…

Капитан повернулся к мортусам – отупелым от своей обязанности дьяволам в клеенчатых плащах, вонявших хлором.

– А этих, – показал он на трупы, – тащите и сразу же зарывайте. Облейте их известью, чтобы никакой заразы…

Он вызвал к себе Клюгенау:

– Послушайте, барон, вы столь щедры к госпоже Хвощинской, что я советую вам заранее приискать место для своей усыпальницы. Говорят, вы отдаете ей свою воду, свой сахар… Я понимаю вас: вы человек благородный. Но поделитесь раз, поделитесь два. Нельзя же губить себя…

– Зачем вы меня позвали? – спросил Клюгенау.

Штоквиц глянул на инженера и по выражению лица его понял, что задел ту самую струну, которая напевает о любви.

– Извините меня, барон, – сказал Ефрем Иванович, – это, кажется, не мое дело… А вызвал я вас, чтобы посоветоваться. И вот о чем… Мой приказ о порядке вылазок за водой едва ли выполним: люди, вы понимаете, сами хотят пить, а на мой приказ им даже нечем уже плюнуть. Контрабандная доставка воды в крепость продолжается, несмотря на страшные потери. Спускают людей на веревках с фасов. Лезут к реке во все дырки. Каждый хочет иметь свой стакан лафиту… Так вот, барон, надо что-то придумать, чтобы поберечь людей на вылазках.

Клюгенау вздернул пуговку своего носа, крепко чихнул.

– Пылища, – заметил он, аккуратно разворачивая громадный платок с набивкой географической карты Европы (такие платки выпускались тогда для бедных путешественников). – Подумать можно, – добавил барон, сморкаясь в Германию, – что-нибудь да получится…

Скинув сюртук, барон вместе с пионерами всю ночь копал землю короткими шанцевыми лопатами. Среди турецкого гарнизона замечалось какое-то непонятное передвижение: россыпи фонарных огней, словно горсти светляков в траве, шевелились вдали, и до цитадели доносились шум множества голосов, ржанье лошадей, скрипы колес и рычанье рогов. Потом кольцо осады задолго до рассвета сомкнулось вокруг Баязета плотнее, затрещали фальконеты и ружья, пришлось пионерам спешно покинуть траншею.

Штоквиц, как видно, спать в эту ночь совсем не ложился; лицо его, мятое и серое, одутловато растеклось, и обвислые брылы щек списали на жесткий воротник мундира.

– Что там? – спросил он Клюгенау.

– Какая-то тревога, – ответил прапорщик. – Турки сдвигают пикеты к цитадели, лупят «жеребьями» из ближних саклей. Подождем. Может, на рассвете притихнут?..

Вода в эту ночь текла внутрь крепости тоненькой жалкой струйкой, зато крови людей в эту ночь пролилось из-за этой воды немало. Избегая часовых, поставленных возле пролома, охотники (чаще всего казаки или артиллеристы) на веревках спускались со стен крепости, и редкие счастливцы сумели вернуться обратно. А ведь были в гарнизоне и такие люди, которым не хватало смелости на риск, и эти люди совсем не имели воды: день, два, а то и все три дня.