Огненный омут - Вилар Симона

Сам Роллон лишь недавно присвоил себе титул правителя Нормандии. Этот язычник, объявленный у себя на родине в Норвегии вне закона, решил стать королем благодатных христианских земель северных франков, силой оружия своих бесстрашных и беспощадных воинов захватил их и заставил подчиняться своим законам. Теперь он отстаивал завоеванную им территорию и от франков, и от бывших соотечественников, время от времени покидавших свою холодную и скудную родину ради дерзких набегов на богатые земли.

Его прежняя жена была бесплодна, угрюма и таинственна, за что ее недолюбливали в Руане. Эти люди, считавшие себя уже нормандцами, нуждались в династии северянина, дабы быть уверенными, что род правителя, с которым они познали мир, не прервется и они и дальше будут жить под властью того, кто дал им защиту и процветание.

Когда драккар причалил и стукнулся бортом о бревенчатый настил длинной пристани, конунг Ролло легко подхватил свою невесту на руки и спрыгнул со своей драгоценной ношей на причал.

Все его движения были уверенными, двигался он удивительно легко. И все же Эмма на миг испугалась, охнула и, зажмурив глаза, крепко обвила его шею. Но Ролло лишь улыбнулся и легко понес сходнями наверх.

Толпа довольно загудела и разразилась криками ликования, когда он вместе со своей ношей повернулся к ним и громко выкрикнул приветствия. В воздухе стоял шум и лязг оружия, когда воины по старинному обычаю ударяли мечами по щитам, выражая свое одобрение происходящему.

Эмма счастливо смеялась, болтала ногами, разглядывая людную пристань. Правда, на миг улыбка застыла на ее губах, когда она бросила взгляд на сиявшие кресты на аббатстве Святого Мартина за мостом. Она согласилась стать женой языческого правителя Нормандии по его варварскому обряду, без венчания в церкви, и поэтому колокола христианских храмов молчали.

В аббатстве уже знали, что этот брак не укрепит в Нормандии веру в Спасителя, что язычник Ролло останется верен своей вере Бога войны Одина и что, несмотря на всю его любовь к рыжей христианке Эмме, ей так и не удалось наставить его на путь истинный.

– Что с тобой, Птичка? – участливо спросил Ролло, увидев, как облачко грусти тенью проскользнуло по челу его невесты. – Разве ты не счастлива?

«Я не выполнила то, что от меня ждали, и не спасла душу Ролло от геенны огненной! Однако, видит Бог, никто не убедил меня, что я рано или поздно не настою на своем».

Она ничего не ответила, а тряхнув своими роскошными волосами, нежно приникла к груди Ролло.

– Как я могу быть несчастной, когда я с тобой, мой Ру!

Она широко улыбнулась. Эмма выглядела счастливой даже тогда, когда узнала, что ее духовный наставник, епископ Франкон Руанский, не явился на пир, хотя и числился среди приглашенных. Этим он словно хотел подчеркнуть свое недовольство языческим союзом Нормандии. И хотя епископ устно сослался на уважительную причину – тяжелый приступ подагры – и даже прислал своего помощника приора Гунхарда, но на самом деле достойный преподобный отец был отнюдь не так болен, как хотел показать.

Когда вечером молодой приор Гунхард вернулся из дворца правителя Ру, где пир продолжался, епископ ожидал его в своей спальне, сидя в кресле перед небольшим складным столиком, на котором покоилась роскошная, оправленная серебром и инкрустированная драгоценными камнями книга Евангелия, и при матовом свете горевшего ровным светом изящного светильника читал.

Приор Гунхард скромно остался стоять у порога, а епископ словно не замечал его, углубясь в чтение. Наконец он негромко прочел:

– Придем, поклонимся и припадем, преклоним колена перед лицом Господа, Творца нашего. Ибо он есть Бог наш, и мы – народ паствы Его и овцы руки Его.

Он прикрыл глаза, немного склонил голову, будто приглашал собеседника разделить наслаждение откровением только что прочитанного Псалма.

При слабом освещении болезненная бледность лица епископа была слишком заметна. Преподобный Франкон был благообразным, немного даже тучным мужчиной с наметившимся тройным подбородком, утопавшим в меховой опушке роскошной фиолетовой сутаны. Темные с проседью волосы были аккуратно коротко острижены, сквозь них на затылке просвечивали складки жира.

Однако на расплывшемся лице острым умом светились карие глаза. Надменно и жестко поджатые губы выдавали натуру сильную и не привыкшую к поражениям… А руки были слишком тонкими, унизанные перстнями длинные пальцы изящно перебирали зернышки аметистовых четок.