По воле судьбы - Маккалоу Колин

Цезарь помолчал. Потом снова вздохнул.

— Очень хорошо, я все понял. Я оставляю тебя, Цицерон. Тщательно обдумай мое предложение. Неразумно продолжать отвергать меня. Воистину неразумно. — Он встал. — Если ты не желаешь быть моим советником, я найду того, кто даст мне совет. — Ледяной взгляд. — И поступлю так, как мне подскажут.

Он повернулся и удалился, предоставив визитеру самому добираться до выхода. Цицерон брел по коридорам огромной виллы, прижимая обе руки к диафрагме, чтобы избавиться от подступившего к горлу удушающего комка.

— Ты был прав, — сказал Цезарь Филиппу, удобно располагаясь на ложе в комнате, которую ему каким-то чудом удалось придержать для себя.

— Он отказался?

— Уперся. — Сверкнула улыбка. Искренняя, веселая. — Бедный старый кролик! Я видел, как его сердце бьется о ребра под складками тоги. И восхищен его смелостью, ведь она вовсе не свойственна бедным старым кроликам. Очень хочу, чтобы он образумился. Знаешь, все-таки он мне нравится, несмотря на все его глупости.

— Что ж, — спокойно сказал Филипп, — мы с тобой всегда можем найти опору в величии наших предков, а у него их нет.

— Я думаю, именно поэтому он и не может отойти от Помпея. Он страшится неравенства между нами. В этом смысле Помпей больше подходит ему. Помпей демонстрирует всему Риму, что предки не обязательны. Однако я бы хотел, чтобы Цицерон уяснил, что древняя родословная может и помешать. Будь, например, я пиценским галлом, половина этих олухов не сбежала бы за Адриатику. Тогда, по их мнению, я не мог бы стать римским царем. А человек из рода Юлиев может. — Он вздохнул, сел на край ложа и посмотрел на Филиппа. — Луций, поверь, у меня нет никакого желания царствовать. Я просто хочу иметь то, что мне положено, вот и все. Ничего не произошло бы, если бы они согласились со мной.

— Я понимаю, — сказал Филипп, деликатно зевнув. — Я тебе верю. Кто в здравом уме захочет править сутягами, склочниками и твердолобыми идиотами, заполнившими весь нынешний Рим?

В разгар их хохота вошел мальчик и терпеливо стал ждать у дверей. Удивившись его внезапному появлению, Цезарь нахмурился.

— Ба, да я тебя знаю! — сказал он через миг и похлопал по ложу, приглашая присесть. — Что ж, мой внучатый племянник, садись.

— Я бы хотел быть твоим сыном, Цезарь, — сказал Гай Октавий.

Он сел, повернулся к родичу и улыбнулся.

— Ты вырос, Гай, — сказал ему Цезарь. — Последний раз, когда я тебя видел, ты еще плохо стоял на ногах. А теперь, похоже, становишься настоящим мужчиной. Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Значит, тебе хотелось бы стать моим сыном? А ты не подумал, что подобное заявление может быть оскорбительным для твоего отчима?

— Это так, Луций Марций?

— Спасибо, у меня есть еще сыновья. Двое. Я с удовольствием отдам тебя Цезарю.

— Который, если говорить честно, не имеет сейчас ни времени, ни желания обзаводиться сыном. Боюсь, Гай Октавий, ты все же останешься лишь моим внучатым племянником.

— Тогда не мог бы ты называть меня просто племянником?

— Почему бы и нет?

Мальчик поджал под себя ноги, кивнул.

— Я видел, как уходит Марк Цицерон. Вид у него был несчастный.

— Тому есть причины, — сурово сказал Цезарь. — Ты знаешь его?

— Только в лицо. Но я читал его речи.

— И что ты думаешь о них?

— Что он большой враль.

— Тебе это нравится?

— И да, и нет. Иногда ложь полезна, но глупо строить на ней всю свою жизнь. Во всяком случае, это не для меня.

— Так на чем же ты будешь строить свою жизнь, племянник?

— Я буду скрытным. Буду меньше болтать, больше думать, чтобы не повторять одни и те же ошибки. А Цицерон всецело во власти слов. Его всегда заносит. По-моему, это глупо.

— А ты не хочешь стать великим военачальником?

— Очень хочу, но не думаю, что у меня есть способности.

— Но ты не хочешь строить свою карьеру и на умении хорошо говорить. Сможешь ли ты, скрывая свои мысли, достичь каких-либо высот?

— Да. Ведь главное — это понять, как действуют окружающие, прежде чем браться за что-нибудь самому. Экстравагантность, — добавил глубокомысленно мальчик, — это недостаток. Она выделяет человека из общей массы, но она же собирает вокруг него врагов, как шерсть овцы собирает колючки.

В уголках глаз Цезаря залучились морщинки, но губы не дрогнули.

— Ты имеешь в виду экстравагантность или исключительность?