Огненные времена - Калогридис Джинн

– Диана, Диана, бона дэа…

Остальные стали вторить ей, и я тоже старалась подпевать, как могла. Маттелина наклонилась ко мне и медленно, четко повторила для меня слова гимна. Она объяснила мне:

– Мы пытаемся представить себе огромный белый конус, упирающийся вершиной в середину нашего круга. Когда он наберет полную мощь, мы пошлем его к моей Клотильдочке.

И тогда я тоже увидела посреди нашего круга воронку белого света, которая вращалась все быстрее и быстрее, в ритме нашего все ускоряющегося танца. И хотя ночь была прохладной, с нас уже градом катился пот, причем не от движения, а от невероятного жара, исходившего от вращающегося конуса. Тональность песнопения становилась все выше и выше, так что я уже не могла ей следовать, а она все поднималась и поднималась.

Жара, поток энергии и песнопение, вибрировавшие в каждой клеточке моего тела, довели меня до почти невыносимого восторга. К этому времени конус стал уже таким широким и высоким, что вышел за пределы нашего синего шара и поглотил нас, заслонив от меня Нони. И в этот момент я услышала, как бабушка вскричала:

– Всё!

Танец мгновенно прекратился, и все мы, сделав одновременно глубокий выдох, пошатываясь, встали рядом друг с другом. Нони, Жюстен и Маттелина воздели руки к небу, и я тут же последовала их примеру. И в тот же миг энергия потекла от нас вовне и вверх. Основанием вверх конус взмыл в ночное небо и отправился на поиск младенца Маттелины.

И он нашел девочку. Я ясно увидела, как конус пролетел над нашей маленькой деревушкой и проник в приоткрытую дверь дома, в котором на широкой, покрытой соломой кровати спал спеленутый ребенок, которому было всего несколько месяцев от роду. Младенец был бледный, болезненный, с желтоватой кожей и впалыми щечками. Под глазками у него были синяки, слишком большие для такого крохотного личика. И вот конус света охватил младенца и как бы проглотил его, словно кит Иону. Но потом он стал медленно вливаться в девочку, всасываться маленьким тельцем, отчего оно начало светиться изнутри, бледная кожа порозовела, и щечки стали похожи на румяные персики. Я увидела, что девочка тихо вздохнула и погрузилась в глубокий, дарующий здоровье сон.

Никто, кроме меня, не видел этого, но глаза у всех ярко блестели, а взволнованные лица пылали. Все мы очень устали и обливались потом. И в то же время я испытывала восторг, потому что стала свидетельницей силы богини, проявленной таким совершенно новым для меня образом.

В ту ночь это было не единственное наше чародейство. Мы наделили волшебными свойствами травы, которые Нони принесла с собой в круг, а потом съели их с мысленной мольбой о том, чтобы богиня помогла нашей деревне грядущей осенью и зимой. За этим последовали и иные мольбы и просьбы, переданные нами богине через песнопения Нони. В конце концов Анна Магдалена обошла круг и, обратившись последовательно к четырем сторонам света, отпустила одного за другим наших стражей-великанов. Я почувствовала некоторое разочарование, потому что никогда раньше не ощущала такой свободы ясновидения и такого явственного присутствия богини. Мне хотелось, чтобы наш круг никогда не кончался. И вдруг, в тот самый момент, когда солнечно-желтый великан начал исчезать, я увидела за ним мелькнувший на миг, но незыблемый, как маяк, шар белого света и тут же преисполнилась невыразимой радостью, ибо поняла: он ждет меня.

Но когда отодвинулся в сторону сапфировый великан, я заметила за ним нечто прямо противоположное – столп самой черной тьмы.

Нет, использование слов «темный» или «черный» для описания того, что я увидела, означает наполнение этих слов слишком зловещим смыслом. Ибо без мягкого, нежного спокойствия, которое приносит наступление темноты, и без украшенной блеском звезд черноты ночи мы бы возненавидели яркий дневной свет. Но то, что увидела я, не было ни тьмой, ни светом, а чем-то невыразимо жутким, означавшим полное отсутствие всего: любой жизни, любой надежды.

И это тоже ожидало меня.

У меня задрожали колени, и я чуть не упала. Между тем Нони убирала круг. Она отпустила стражей, а затем ногой стерла начертанную на земле дугу, отчего сразу исчезли и синий шар, и золотое кольцо, и все потусторонние создания.

Я спросила:

– Круг всегда бывает таким коротким?

Не успела Нони ответить, как в разговор вступила Маттелина:

– Нет. Часто он длится почти до самой зари. Но ты еще не вступила на путь и не посвящена в его тайны. Когда-нибудь, может, через год…

– Ее посвящение состоится в следующее полнолуние, – резко прервала ее Нони, которая теперь уже явно была не воплощением богини, а просто моей бабушкой.

Маттелина вскинула тонкие бесцветные брови:

– Через месяц? Но почему внучка жрицы будет ждать всего один месяц, когда мне пришлось ждать восемь месяцев, а Жюстену – девять?

– Мати! – остановил ее Жюстен, положа руку ей на плечо. – Она – жрица. Она имеет право.

Маттелина успокоилась и не произнесла больше ни слова, но по легкому изгибу ее бровей было ясно, что она не согласна.

– Вы всегда знали, что моя Сибилль вдвойне наделена даром ясновидения, – объяснила Нони. – Вся ее жизнь была подготовкой к пути. Я привела ее сюда сейчас только потому, что она уже готова. В следующее полнолуние она вступит на путь.

И ни слова больше не было произнесено в ту ночь. Когда же мы с Нони отделились от остальных и пошли домой через луг, бабушка наконец прервала молчание и сказала:

– Жюстен – славный парнишка. Он не так силен в ясновидении, как его покойная матушка, но их род принадлежит к расе.

– А род Маттелины – нет? – спросила я, чтобы проверить правильность своей догадки.

Нони вздохнула:

– Они принадлежали к расе раньше, в прошлых поколениях. Но потом неудачные браки испортили их породу. И тем не менее Маттелина тоже встала на путь.

Снова воцарилось молчание. Я чувствовала, что слова просто висят в воздухе, но не решалась их произнести. Наконец Нони заговорила:

– Деточка, тебе суждено уйти из нашего круга. Чума ослабила его, но грядут еще более страшные беды. Твой дар ясновидения гораздо сильнее моего. А через месяц и магия станет сильнее. Когда это время настанет…

– Но какая еще магия может быть в нашей деревне сильнее того, что я видела сегодня ночью?

– Эта магия в тебе, Сибилль. А твоя судьба где-то совсем в другом месте.

Она произнесла это с такой нежностью и в то же время с таким значением, что я была ошеломлена. И в то же время я поняла, что ее сердце переполняет скорбь. А поняла я это потому, что она назвала меня моим французским именем, что вообще-то в тех случаях, когда мы оставались наедине, делала крайне редко.

– Но я не понимаю…

– Со временем поймешь. Вот… – Она вынула из кармана своего черного платья маленький полотняный мешочек на веревочке и протянула мне. – В твоей жизни наступает опасная пора. И это защитит тебя от бед. Никогда прежде ты не была так уязвима, как сейчас.

Я с благодарностью взяла у нее оберег и повесила на шею. Но Нони не отняла руки. Она хотела у меня что-то спросить.

– А тот… золотой амулет… Ты ведь все еще носишь его? Да?

– Да.

Я тут же почувствовала, что очень не хочу расставаться с тем амулетом.

Уловив мое колебание, Нони нетерпеливо взмахнула рукой.

– Деточка, теперь никто не должен влиять на тебя, кроме богини. Еврейский амулет спас тебя от чумы, это правда. Но мой оберег будет хранить тебя не только в этом мире, но и в мире невидимом, который знает о том, что ты существуешь. Мне же он теперь не понадобится. Неужели ты мне не доверяешь?

Больше не сопротивляясь, я сняла с себя золотой амулет на толстой цепочке и опустила его на бабушкину ладонь.

– Я позабочусь о нем! – промолвила Нони с улыбкой.

Лишь потом я узнала, что она имела в виду.

В месяц, предшествовавший моему посвящению, у меня было достаточно времени подумать о том, что сказала Нони. Но никогда раньше богиня не казалась мне такой далекой и никогда раньше мысли мои не были столь сбивчивы и противоречивы.

«Твоя судьба где-то совсем в другом месте…»

Что за глупая мысль! С чего бы я вздумала покинуть родную деревню? Я никогда не оставлю Нони и матушку. Никогда…

Когда такие пугающие мысли посещали меня, я прогоняла их, пытаясь представить себя женой кузнеца. После того моего первого круга прошло всего несколько дней, как Жюстен явился к моей матушке и, сославшись на то, что в нашей деревне осталось мало мужчин, убедил ее в том, чтобы она отдала меня за него. Сговор произошел, и был назначен день свадьбы, которая должна была состояться в сентябре, через месяц. Жюстен преподнес мне отличную дубовую прялку своей покойной матери. Предстоящее замужество не огорчало меня, потому что Жюстен был хорош собой, молод и обладал не только славным характером, но и мускулистой грудью, наводившей меня совсем не на детские мысли. Матушка была довольна, потому что Жюстен и те из его сестер, что пережили чуму, относились к самым богатым жителям в деревне, а это означало, что в старости ей будет обеспечен хороший уход. Теперь она не говорила ни о чем, кроме предстоящей свадьбы. Но после смерти отца с ней произошла мрачная перемена: она совсем потеряла аппетит, щеки у нее впали, а в глазах поселилось подозрение.