Ветер с севера - Вилар Симона

Как раз в это время Харальд увидел, что его жена Снэфрид, дочь Сваси,^[19] несет ему последний рог.

На миг Харальду показалось, что и праздник Йоль, и окружавшая его толпа исчезли. Он видел лишь одну свою прекрасную финку. Он знал, что многие его осуждают за страстное влечение к ней, считая недостойным для конунга терять голову из-за женщины, к тому же еще и лапландской ведьмы. Но хотя Снэфрид и знала руны и заговоры, а также множество магических обрядов, Харальд не видел в том большого вреда. Когда же за ними закрывались створки их большой кровати, походившей на деревянный ларь, Харальд порой и сам начинал верить, что она сущая колдунья, ибо ее искусство в любовных делах было таково, что конунгу не хотелось потом и глядеть на других жен и наложниц. Воистину он не имел ничего против такого колдовства!

Со временем многие привыкли к тому, что Снэфрид заняла то место, которое некогда принадлежало главной жене Харальда – Рагнхильд, датской принцессе, после кончины которой он так и не посадил возле себя на престол ни одну из множества своих жен. И когда на осеннем тинге Харальд заявил, что сделает Снэфрид своей первой женой во время весеннего жертвоприношения и заключит с ней брак по полному обряду,^[20] сделав ее, следовательно, полноправной королевой Норвегии, большинство ярлов и хевдингов приняли это как должное. Теперь ее уже величали иначе – не низкородной ведьмой, а точно валькирию^[21] – Снэфрид Сванхвит, Снэфрид Лебяжьебелая, и сейчас, когда она несла рог, невесомо двигаясь меж огней, смолкал гомон и только скальды восхищенно бормотали, поднимая кубки: о, земля ожерелий, поляна гривен, калина злата.^[22]

У Снэфрид была высокая точеная фигура. Даже жесткая парча ее платья и украшенный вышивкой передник, схваченный над грудью драгоценными пряжками, не скрывали плавности линий ее тела. Она двигалась медленно, едва отрывая ступни ног от устланного соломой пола, и при этом все ее тело жило необъяснимой, особенной жизнью, притягивая взоры мужчин. Но Харальд был уверен, что ее волнующая гибкость доступна лишь ему одному. Он не желал помнить о слухах, что распускали его недруги – якобы Снэфрид одно время весьма милостиво относилась к мятежному Ролло. Скорее сам Ролло, с присущей ему дерзостью, хотел подразнить конунга и приставал к Снэфрид, пока Харальд не объявил ее во всеуслышание своей женой.

Сейчас же, когда Снэфрид со своей тихой полуулыбкой остановилась перед конунгом и протянула ему полный турий рог, он внезапно вспомнил их первую встречу, когда он прибыл в усадьбу Сваси и Снэфрид так же вышла ему навстречу, протягивая полный до краев кубок, и в тот же миг вдруг осознал, что сойдет с ума, сгорит в жгучем огне, если не утолит с нею вспыхнувшее в нем пламя желания. Сваси сначала упрямился, но, когда конунг наделил его обширными поместьями, а затем усыновил и стал воспитывать вместе со своими детьми троих маленьких братьев Снэфрид, отдал-таки ему дочь. В эту минуту, любуясь красой супруги, Харальд полагал, что и она думает об их первой встрече. О, эта ласковая, словно бы полусонная улыбка! Это гладкое и белое, как моржовая кость, лицо, словно светящееся изнутри! У Снэфрид был яркий и влекущий чувственный рот, тонкий нос с горбинкой и изящно вырезанными ноздрями и самые диковинные изо всех, что ему доводилось видеть, глаза. Они были чуть оттянуты к вискам, что отчасти придавало лицу женщины хищное рысье выражение, но главное – один глаз был аспидно-черным, словно бы вобравшим в себя весь мрак и мерцание ночи, другой – светло-голубой, прозрачно-ясный, как холодное небо над фьордами в солнечный ветреный день, как снежный отблеск в ночи. И еще у нее были самые прекрасные в мире людей волосы – белые, как серебристый снег, как шкурка горностая, и вьющиеся тугими завитками, которые с трудом сдерживал вокруг лба янтарный обруч. Пока Снэфрид была неполной женой Харальда, она не носила головной повязки замужней женщины, и ее великолепные кудри пышными волнами окутывали ее подобно плащу, доходя до колен. Она была прекрасна без изъяна, и Харальд вдруг почувствовал, что уже устал и от празднования Йоля, и от песен скальдов, и от обжорства. Сейчас ему больше всего хотелось запустить пальцы в ее волосы, запрокинуть ее голову и прильнуть к ее мягкому податливому телу.

Тем временем Снэфрид смотрела на него в ожидании, протягивая дымящийся напиток, и одна из ее тонких, собольего окраса бровей нетерпеливо дрогнула.