Красное колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Держал её за плечи, перед собой, уверенней.

Десять дней вместо четырёх, да. Но – головотяпы в Главном штабе, отделились от Действующей армии и как будто дела им нет. (Мало, где ж – неделя?) И в министерстве… Сперва обещали, тянули. (Ещё мало). Да и Свечин задержал: дал телеграмму, что едет в Петроград, и был смысл его дождаться. Выяснить, есть ли возможности со Ставкой. (Может, Ставка её хоть чуть порадует? Нисколько. И это ещё она не сообразила, что из-за Ставки придётся сейчас и уехать раньше).

Георгий говорил горячо и старался честно, прямо смотреть ей в глаза, не увиливать. Это – первый раз ему так досталось, невыносимо. И чувствовал, что краснеет, заметно покраснел. Ну, всё! Догадалась…

Уголки глаз её сжались – усмешкой? подозрением?

– Я тебе телеграфировала приехать – как?

– Не позже как за день.

– А – ты?

– Я – за день и приехал.

– Это называются – за день? Вечером накануне – это за день?

Она – раненая была, она остро страдала, бедняжка, но – о-о-о! – с Георгия снималось шеломящее первое впечатление, что она всё узнала. Если обида только в задержке перед днём рождения – это мы как-нибудь выправим. День рожденья – это мы перестоим.

– Я так понял: “за день” – значит не в тот день… Прости! – Он поднял её невесомые тонкие кисти, приложился к одной, и к другой.

Да, день рождения – высший, светлый день (именины не так, она не любила свою святую), но в их годовом кругу и ещё с полдюжины высших, светлых, ритуально-священных, целый частокол. И он же не пропустил!

Она горько усмехнулась:

– Приехал!… Спасибо! Когда уже гости отменены.

Нет, всё оказывалось не так страшно.

– Ну, не поздно – с утра позвать их опять?…

Она смотрела горестно-осветлёнными глазами, с истаивающим беззащитным слоем – взглядом, испытующим самую душу его:

– Не поздно? Ты думаешь?… А письмами – ты не мог подкрепить свою Жемчужинку? Почему – письма были такие короткие, небрежные?

Да! Простое благоразумие: написал бы – и всем бы легче. В этом он несомненно был виноват. Но тем расположенней и просил прощения.

Однако: просил – не слишком руками, не притягивая больше и не целуя: от того, что она не знает, – теперь качнуло его: что ведь подкатывает ко сну, что неизбежно сейчас – ложиться. А – дико вдруг, противочувственно, противоестественно показалось.

А – час поздний, он оч-чень устал, он вида этого себе ещё добавил.

Но – не оказалось и нужно. Алина гордо подняла голову – не больную, не измученную, и глаза в глаза сказала, как отпечатала:

– День рожденья – ты мне испортил. И – какой!

Отвернулась, вынув бока из его послабевших касаний, прошла щёлкающими шажками по паркету, ушла в спальню и слышно повернула дверной приготовленный ключ.

Всё опять омрачилось, испорченное, запутанное, – на завтра.

Но – и облегчилось: о, как привольно, как свободно спать одному! и совсем не надо притворяться! И как выспаться можно здорово.

Хотел бы поужинать – полезть в буфет? на кухню пойти? – нет, безопасней лечь скорей да свет потушить тоже, чтоб не переигрывать разговора.

Последнюю папиросу – в темноте.

Отчасти этот день рождения и очень кстати подкатил. Позорно было так отвечать Гучкову, но может быть обидней было бы ему услышать, что не о солдатах русских он думает. Да как можно было и ждать, что он думает о чём-нибудь, кроме блистательной победы? И куда ж бы Гучков его завёл?

Да разве к этому Георгий шёл? Неужели?

Очень легко ошибиться в тех, с кем думаешь будто заодно.

Такой же откол и с Шингарёвым…

Да даже ещё и не вчера у Кюба, а только в обратном поезде окончательно понял Воротынцев эту ловушку: и Государь беспредельно предан союзникам за счёт русской крови, и кадетская оппозиция, и заговорщики, – тем же союзникам, той же ценой.

Помнилось – совпало, и тут же разошлось.

Он не нашёл, куда себя применить.

А тут теперь ещё: как же с Алиной дальше?…

И до чего противно лгать лицом, руками. И – подло к ней.

Выдержать это долго будет невозможно. Надо улизнуть да съездить в Ставку.

Её страдания за эту неделю не подлежали такому простому прощению. Не просто памятный день, не просто праздник, но – символ, что мы вместе.

После того вечера у Мумы, когда Георгий, почти ничего и не сказав, не сделав, неожиданно так всем понравился, и Сусанна и другие заказывали видеть его на обратном пути ещё, Алина и придумала: широко собрать гостей на свой день рождения и уж тут он им нарасскажется вдоволь. И уже объявлено было всем.