Ветер с севера - Вилар Симона

Воины Фулька Рыжего наполнили долину шумом, лязгом оружия, громкими выкриками. Их лошади испуганно ржали, шарахаясь от зашедшихся лаем деревенских собак. Привыкшие к тиши лесов местные жители откидывали дерюжные завесы дверных проемов и с любопытством взирали на явившихся из какого-то другого мира воинов. Женщины испуганно скликали детей. На опушке леса показались стайки привлеченной шумом молодежи, возвращающейся из чащобы с охапками майской зелени.

– Помилосердствуй! – едва не застонал Ирминон, когда новоявленный граф, соскочив с седла, едва не задушил его в объятиях. – Сын мой, уважай хотя бы мой сан и облачение!.. Ах, дьявол, как же я рад тебя видеть!

Они обнимались, раскачиваясь, как два дюжих медведя. Дорогой посох с резной завитушкой, забытый, валялся в траве у монастырского крыльца.

Граф Фульк Рыжий был на полголовы ниже аббата Ирминона, но почти вдвое шире его в плечах. Кряжистый, коренастый, кривоногий, в удлиненном панцире из нашитых на буйволову кожу металлических блях с разрезами спереди и сзади для удобства езды верхом – он являл собой совершенный образ воина-правителя того времени. У него было живое и в то же время надменное лицо с рыжими вислыми усами и рябой от веснушек кожей. Рыжие брови срастались косматой грядой над яркими голубыми глазами, а оранжево-золотые, до пояса, волосы были заплетены в три косы – две лежали на груди, позвякивая вплетенными в них золочеными украшениями, еще одна покоилась на спине. Крепкие ноги графа выше колен были оплетены крест-накрест толстыми ремнями с золотым тиснением, а голову венчал яйцевидной формы шлем из темной стали с золотым ободом, богатой чеканкой и опущенными по бокам пластинами, защищавшими уши. Только длинный щит он нетерпеливо отбросил в сторону, чтобы обнять аббата, и теперь хлопал настоятеля по плечам, шутливо тыкал кулаком в тучные бока святого отца.

– Сатана тебе в голову, Ирминон! Ты стал еще круглее с тех пор, как мы виделись последний раз во время тяжбы за Бертинскую пустошь. Я привез тебе в подарок лучшее вино из виноградников Совиньера. Слаще его не найти во всей Луаре. Что скажешь, старый пьяница-святоша, не опоздал ли я на празднование прихода мая в твоем аббатстве? А где моя сестра? Пусть пошлют за ней. Кстати, поп, известно ли тебе, что мы ехали в Гиларий, не сводя коней с рыси? Это в твою-то глушь, куда раньше едва удавалось прорубиться сквозь терновник! Скоро не только беглецы да бортники смогут приходить к Святому Гиларию, но и язычники-норманны и дикие банды бретонцев. Слыханное ли дело – мы выступили из пещер Сомюра едва стало виднеться и ехали чуть ли не как по римскому тракту близ славного города Тура. Видит Бог, поп, скоро эти леса перестанут служить убежищем. Тебе стоит подумать о том, чтобы начать платить мне, дабы мои славные воины охраняли тебя.

Аббат сердито оттолкнул графа.

– Крест честной! Да я вижу, ты не прочь обратить меня в данника, Фульк? Всем известно – если что-то хоть на миг прилипло к твоим ладоням – того уже не отодрать.

Но Фульк Рыжий был настроен благодушно.

– Где же Пипина? А, она непременно придет к мессе в церкви в селении. Что же тогда мы здесь топчемся? Я привез ей племянника. Гляди, отче! Узнаешь ли ты моего сына Ги? Что скажешь? Вылитая Деленда – упокой, Господи, душу моей первой супруги.

Ирминон торопливо собирал своих монахов, чтобы поспешить в деревенскую церковь, распорядился захватить монастырскую дарохранительницу, хоругвь аббатства. На сына Фулька он глянул лишь мимоходом. Правда, на мгновение задержался, когда юноша с почтительным видом подал ему оброненный посох, а затем скромно опустился на колено, испрашивая благословения.

– Во имя Отца и Сына и Святого духа… – наскоро сотворил знамение аббат.

«Они с отцом похожи не больше, чем дубовый пень и хрупкая ольха. Вот разве что нос, этот крупный нос с горбинкой от Фулька. Да и в посадке головы чудится что-то».

Он отечески положил руку на черные, слегка вьющиеся волосы юноши.

– Идем, сын мой. Гляди – уже процессия с зеленью выстроилась за селом. Надо их встретить у храма.

Аббат Ирминон был доволен тем, как чинно шли монахи. Хоругвь с шитым золотом изображением святого вилась по ветру, блистали драгоценные кресты, каноники с дымящимися кадильницами выступали по сторонам и во главе шествия. Ирминон, важный и полный достоинства, отряхивая с полы парадной ризы только сейчас замеченную овечью шерсть, возглавлял процессию. За ним попарно двигались монахи и каноники – все сплошь в островерхих клобуках, смиренно опустив очи и спрятав руки в широкие рукава сутан. Даже Фульк с его людьми присмирели и тоже держались чинно из уважения к таинству.