Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Локализацию? – значит, дать душить Сербию в одиночку?

Но ещё всё могло уладиться с Божьей помощью? О, если бы! О Господи! Жалость какая – почему не объявил частичную? Не подготовили частичную, неверные слуги. О, если бы обошлось!

Посол австрийский сообщил о согласии вступить в прямое с Россией обсуждение ультиматума.

И надо было начать обсуждение! А Сазонов почему-то – не вставишь помощникам своей головы, не вмешаешься вовремя сам! – отправил Австрию на переговоры в Лондон. И пусть прекратит военные действия. (Это – правильно, она же одна воевала тем временем).

А день стоял – гнетуще серый, и такое же угнетённое похоронное было настроение. Томила тоска: зачем согласился на всеобщую?? Но всё-таки, история же знает и демобилизации, не каждая мобилизация переходит в войну.

В одиннадцать все министры съехались на совещание в Петергоф. Обсуждали вопрос Верховного Главнокомандования. Кому же, как не самому Государю, всю жизнь между штатскими только пленнику, всё счастье и воздух – в смотрах, парадах, манёврах, разговорах с офицерами? Он давно решил, что станет сам во главе войск. И теперь оставалось только обдумать, как устроить без него гражданское управление Россией. Опять нет! – опять сопротивление! Все министры и даже Горемыкин дружно возражали: нельзя, чтобы тень военных неудач могла пасть на императора. И приводил пример, как уехал из армии Александр I и не вступил в главнокомандование Александр II.

И как будто всё заключалось в его собственном решении – а вот, не мог он противостоять соединению министров.

А как жалко расстаться с мечтой.

Тут – Сазонова позвал к телефону германский посол. Надежда!

И тут же, на заседании, стал Николай набрасывать просветившуюся ему новую телеграмму Вильгельму – как ещё можно объяснить и исправить. Благодарность за посредничество! Оно начинает подавать надежды на мирный исход! Остановить наши военные приготовления невозможно по условиям техническим. Но мы далеки от того, чтобы желать войны! Мои войска не предпримут никаких вызывающих действий, даю тебе в этом моё слово! Верю в Божье милосердие. Преданный тебе…

И отправил зашифровывать.

И ласково принял графа Пурталеса, германского посла. Вот если б тут сейчас между ними зависела война или мир – был бы решён мир. Пурталес был едва не сокрушён грозным ходом событий. Он умолял Государя – остановить мобилизацию и дать простор посредничеству императора Вильгельма.

Но, граф, вы военный человек. Кто и как может остановить разогнанную мобилизационную машину?

Только ещё тоскливей и безысходней стало от этой встречи.

Как ждал ответа от Вильгельма!

Погулял с дочерьми. Усилием сел заниматься бумагами.

В почте было два письма, душевно пронзивших, застигли врасплох. Одно – от раненого Григория из Сибири, умолял не вступать в войну, грозил бедами. Другое из трёх слов: “Побойтесь Бога! Мать”.

Как ударило по душе. А – что делать?… А – что делать?…

И вдруг – принесли телеграмму от Вильгельма. Но – опять разминувшуюся. Они – перестали успевать. Они – перестали друг друга слышать, как слышали 20 лет…

Писал Вильгельм, что из-за русской мобилизации его посредничество становится призрачным. Что дружба его к Николаю и к России, завещанная дедом на смертном одре, всегда была для него священна, но теперь вся вина за бедствия цивилизованного мира падёт не на него. Однако от Николая будто бы ещё зависит всё предотвратить – если Россия остановит военные приготовления.

Но Николай не видел – как.

Разверзалась несдержимая, никем не управляемая бездна – и разносила их на разных обрывах.

Долго, в одиночестве, с головой, опущенной над телеграммой, он сидел и плакал над концом их дружбы.

Он уже не мог различить, кто и сколько сделал для её конца.

А вечером получил донесение от нашего посла в Берлине, что через час после отсылки этой телеграммы Вильгельм торжественно въехал в столицу и произнёс с балкона, что его вынуждают вести войну. И уже раздавались на улицах листки с германским ультиматумом России, которого так и не дождавшись в этот день, Николай лёг спать.

Пурталес принёс ультиматум Сазонову в полночь – и сроком всего в 12 часов, до полудня субботы, и с требованием остановить военные приготовления России.

Вечером же в пятницу пришли сведения о всеобщей мобилизации в Австрии, объявленной в те же часы, что и наша.