Баудолино - Эко Умберто

Баудолино предложил употребить своих друзей. Из них выйдут агенты выше всяких подозрений. Выученики парижской школы, это вам не Фридриховы птенцы. Абдул обнародует письмо в государствах Святой Земли. Борон распространит текст по Англии, Гийот по Франции. А Рабби Соломон распространит его через евреев, проживающих на территории Византийской империи.

Так все следующие месяцы были посвящены хитроумным подставам, и Баудолино в сущности руководил скрипторием, где трудились его однокашники. Фридрих время от времени требовал докладов. Он настаивал, в частности, на том, чтобы статью насчет Братины прописали поотчетливее. Баудолино объяснил ему, по каким причинам эту тему лучше бы оставить под завесой тумана. Но он увидел, что царский и священнический символ, судя по всему, волнует императора.

План прорабатывался. Однако Фридрих то и дело отвлекался на инородные дела. Требовалось во что бы то ни стало замиряться с папой Александром Третьим, ибо императорских антипап, как обнаружилось, никто в мире всерьез не принимал. Император согласился отдать честь Александру и признать его единственным и истинным римским понтификом (и это был крупный шаг). Но за это папу обязывали, чтоб он полностью прекратил поддержку ломбардских городов-коммун (а это был уже шаг просто-таки гигантский). Стоило ли, задумались тогда и Фридрих и его канцлер Христиан фон Бух, одной рукой плести тонкую интригу с папой, а другой – подрывать эту связь, снова вытаскивая теорию совмещения sacerdotium и imperium? Баудолино от этих императорских колебаний исходил желчью, но, конечно, не мог слова сказать поперек его воли.

Дальше – хуже. Фридрих вовсе перестал планировать что-то вместе с Баудолино. Вместо этого Баудолино был направлен с деликатным поручением в апреле 1177 года в Венецию. Нужно было искусно подготовить разные аспекты намеченной на июль встречи папы и императора. Церемония примирения должна быть продумана в подробностях, исключая наималейшие опасности срыва.

– В особенности Христиана волновало, не подстроит ли ваш василевс какую-нибудь козню или же бунт, чтобы испортить обстановку встречи. Помнишь, ведь именно тогда Мануил Комнин заигрывал с папой. Примирение Фридриха с Александром сильно портило планы василевса.

– Не то слово! В корне подрывало эти планы! Мануил потратил десять лет, чтобы убедить папу объединить наши церкви. Он был готов признать папу по церковной иерархии выше себя. А в мирской державе он хотел получить от папы титулование единственного истинного римского императора, как Западного, так и Восточного. Однако Александру даже при такой договоренности не предоставляли полной власти в Константинополе. И к тому же кто бы избавил его от Фридриха в Италии? Новым пактом, вдобавок, папа рисковал восстановить против себя других монархов Европы. Поэтому он выбирал, какой союз сулит ему больше разнообразных выгод.

– Все же твой василевс наслал в Венецию шпионов. Переодетых в монахов...

– Вероятно, они монахами и были. В нашей империи люди церкви довольно часто работают на василевса, а не копают под него. Насколько я могу понять... но учти, что в тот период я еще не состоял в высшей власти... тогда никого из наших не посылали разжигать бунты. Мануил смирился с неизбежностью. Может, он хотел просто получше знать о том, что происходило у ваших.

– Государь Никита, ты, конечно, знаешь, раз был логофетом невесть каких келейностей... что когда шпионы двух противостоящих держав действуют на одном месте, самое естественное для них – дружить и обоюдно обмениваться секретами. Тогда они не волнуются, что у них украдут секреты, и вдобавок предстают во всей красоте перед начальством. Примерно это произошло и между нами и монахами. Мы сразу оповестили друг друга, с каким намерением были там. Они – чтобы шпионить за нами, а мы – чтобы шпионить за ними! И, объяснившись, во взаимопонимании пречудесно проводили время.

– Подобную ситуацию предусмотрительный правитель всегда предвидит. Она неотвратима. Если он захочет обратиться напрямую к иностранным шпионам, которых он, в частности, не знает, они ему ничего не скажут. Поэтому он отправляет своих шпионов, снабженных не слишком важными секретами... теми, которыми правитель готов поступиться... и через них он узнает то, что ему необходимо. И что, как правило, уже известно всем, кроме этого правителя, – сказал Никита.

– Среди монахов состоял некий Зосима из Халкедонии. Меня поразил его облик, испитое лицо, горящие и вращающиеся вверх и вниз глаза... Сверкающим взором будто освещались большая черная борода и длинные космы. Беседа его была... будто он обращался к распятому, повешенному истекать кровью в двух пядях от его лица.

– Да, знаю эту породу, у нас в монастырях их сколько

угодно. Обычно умирают молодыми от изнурения плоти...

– Ну, это не тот случай. В жизни не встречался мне подобный сладострастник. Однажды я привел его к двум венецианским куртизанкам, а те, как знаешь, слывут сильнейшими из тружениц достопочтенного ремесла, старого, как мир. В три часа ночи я основательно напился и предпочел пойти домой, а Зосима оставался. Впоследствии одна из девушек мне сказала, что ей ни разу еще не приводилось выдерживать такого сатанинского наскока.

– Да, знаю эту породу, у нас в монастырях их сколько угодно. Обычно умирают молодыми от изнурения плоти.

Баудолино и Зосима не то чтоб стали друзьями, но много кутили вместе. Это началось довольно необычно. После первой и обильной попойки Зосима изрыгнул невоспроизводимое ругательство и сказал, что этой ночью он обменяет всех зарезанных библейских младенцев на одну деву несуровых обычаев. На вопрос, тому ли учат в византийских монашеских школах, Зосима отвечал: – Рече святый Василий, двое суть демоны, гораздые прельщать ум. Первый есть блуд, второй богохульство. Однако действие второго недолго, а первый, если не сопровождается страстностью, безвреден для ума и не мешает созерцанию Бога. – Они тут же отправились отдать должное, не сопровождая страстностью, демону блуда. Баудолино с восхищением отметил, что у Зосимы всегда имеется в запасе некая сентенция отца церкви или святого угодника, помогающая восстанавливать при каждом случае мир душевный.

В другой раз они опять вместе пили. Зосима восславлял чудеса Константинополя. Баудолино было стыдно, что он мог рассказать лишь о переулках Парижа, загаженных калом, который выкидывали жители из окошек. Еще он мог описать насупленные воды Танаро, которым было далеко до золотистых течений Пропонтиды. Говорить о mirabilia urbis Mediolani было невозможно, поскольку Фридрих в Милане все разгромил. Он не знал, чем отвечать Зосиме, и, чтоб поразить его, показал ему письмо Пресвитера Иоанна. Будто хотел показать, что существует на земле земля, по сравнению с которой Зосимова Византия – жалкая пустошь.

Не успел Зосима впериться в первую строку, как он уже недоверчиво спрашивал: – Presbyter Johannes? Кто это?

– Ты не знаешь?

– Благ, еже достиг предела знаний, иже не прейдеши.

– Прейдеши, прейдеши. Прочитай до конца.

Тот прочитал, горящие очи загорелись еще сильнее. Отложил пергамент и равнодушно промолвил: – А, Пресвитер Иоанн. Ясное дело. В моем монастыре хранится куча путевых записок о таких странствиях.

– Да ты ведь только что не знал как его зовут!

– Журавли слагают письмена на лету, хоть не знают азбук. Эта грамота празднословит о Пресвитере Иоанне и лжет. Но царство, о котором она рассказывает, неложно. Я читал о нем в путевых записках. Правит царством Господин Великих Индий.

Баудолино прозакладывал бы голову, что лукавец просто хочет вытянуть из него сведения. Но Зосима не оставлял ему времени для сомнений.

– Господь трижды обетовал в крещеном человеке: душу правой вере, язык прямоте, плоть воздержанью. Это твое послание не мог сочинить Господин Великих Индий. Слишком много неувязок. Например, описываются чудные твари, бытующие в той земле, однако не охвачены... дай подумать... к примеру, не охвачены метацыпленарии, финсиреты и камететерны.

– Чего, чего?

– То есть как! Первым делом всякий, кто попадает во владения попа Иоанна, видит перед собой финсирету. И если он не готовился к этой встрече... Хрясть! Финсирета его сожрет и не поморщится. Э-э, милый, в таких местах не прогуливаются запросто, как в Иерусалиме, где уж в самом крайнем случае натолкнешься на верблюда, крокодила, на парочку слонов... ничего особенного... Продолжаю. Твоя грамота кажется мне подозрительной еще и по той причине, что адресуется к вашему императору, а не к нашему василевсу, хотя именно наша империя расположена ближе к земле Иоанна, нежели империя латинян.

– Ты так уверенно говоришь, будто знаешь, где она.

– Точно-то знать и я не знаю, но могу представить себе,

как добираться, потому что кому ведома цель, тому ведом и путь.