Замок на скале - Вилар Симона

Парильня в Нейуорте была устроена в одной из угловых башенок. Это было небольшое помещение, где пылал большой очаг, пол был выложен красным кирпичом, а вдоль стен стояло множество кувшинов и иных сосудов. Прямо у очага возвышалась огромная лохань с теплой водой. В ней и восседал Филип, когда она переступила порог. Лохань была так велика, что Анна вдруг вспомнила, как в первое время, когда они только поселились вместе в Нейуорте, они порой вдвоем забирались в нее, плескались и дурачились, пока игра не переходила в нечто более серьезное.

При одном этом воспоминании она вдруг ощутила такое волнение, что ей пришлось прижать руку к груди, чтобы успокоить сердце. Она смотрела на Филипа, но тот даже не повернул голову.

Анна какое-то время колебалась. Она видела длинные вьющиеся волосы мужа, его плечо, сильную, всю оплетенную узлами мускулов руку, лежащую на краю лохани. Как любила Анна его руки, когда он мягко привлекал ее к себе, сгибал, словно тростинку, подбрасывал в воздух. Но эти руки умели и другое. Ей неожиданно пришло в голову, какова может быть боль от удара этой руки, и ей стало не по себе. Странно, прежде ей и в голову не приходило, что муж может причинить ей зло.

– Здесь очень холодно, Филип, – сказала она наконец. – И вода твоя наверняка остыла.

Она прошла мимо, налила в котел воды из ведра и повесила его на крюк. Но огонь едва горел, и она опустилась на корточки, наломала и подбросила на уголья тонкого хворосту, а когда он разгорелся и затрещал, навалила целую гору толстых буковых поленьев.

Анна поднялась. Филип глядел на нее, но лицо его ничего не выразило. Она приблизилась, взяла мочалку, намылила и хотела было коснуться его плеча, когда он удержал ее руку. Она ощутила боль, так сильно он сжал ее запястье. И тогда она рассердилась. Вырвав руку, она с такой силой бросила мочалку в воду, что в лицо Филипу полетели брызги.

– Что вы позволяете себе, милорд! – вскричала она. – Вы опозорили меня, изменив с графиней Нортумберленд, а теперь не разрешаете коснуться себя, словно я прокаженная!

– Я не изменял тебе, Анна, – негромко сказал Филип.

– Не лги! Я сама видела, как ты обнимал ее в дальней галерее в замке Перси.

– Я догадался, что ты была там. Но ты не пожелала меня выслушать.

– Зачем слушать, если я видела собственными глазами!

– Ты видела, как я утешал леди Мод. Она была в отчаянии.

– Что мне до этого? Что мне до ее отчаяния, если она собралась похитить у меня мужа!

Филип заговорил спокойно и веско:

– Я же видел, что ты очарована праздником. Ты была в том обществе, для которого рождена, и это доставляло тебе подлинное удовольствие. Ты смеялась, танцевала и была ослепительно хороша. Я видел, что ты веселишься, как дитя, и не хотел тебе мешать. Но чем лучше было тебе, тем большую грусть я испытывал. Я думал о том, что лишил тебя всего этого, что здесь, в Нейуорте, ты работаешь не покладая рук изо дня в день, устаешь, хоть и не хочешь признаваться в этом. И я не хотел тебе мешать.

А леди Мод… Признаюсь, я чувствовал себя сущим дураком, когда эти надушенные щеголи и дамы обсуждали тонкости любовного искусства. Графиня же не отпускала меня от себя, и я счел, что было бы неблагородно пренебречь ее благосклонностью. Все это казалось мне куртуазной игрой, так что, когда Мод Перси вдруг разрыдалась и призналась мне в своих истинных чувствах, я был совершенно ошеломлен. Она же, словно утратив разум, твердила и твердила, что любит меня. Я оказался в нелепом положении. Страсть графини могла поссорить меня с Перси, сильным союзником, к тому же я боялся, что об этом узнаешь ты. Тогда я увлек ее в дальнюю галерею, куда редко кто забредает.

– И там утешил, – саркастически усмехнулась Анна. – Я видела, ты обнимал ее.

– Это не любовная игра, Энн. Мне было действительно жаль ее.

Анна вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Мне было тогда так скверно, Филип! Я была готова на любое безумство. Ты же говоришь, что пожалел сиятельную графиню, опасаясь за ее доброе имя и прочность союза с Перси. Думал ли ты тогда об Анне Невиль?

Филип испуганно оглянулся.

– Ради всемогущего неба, тише!

– А какая разница? Даже если я завтра взберусь на стену Гнезда Орла и стану кричать во всеуслышание, что я дочь Делателя Королей, мне никто не поверит. Они считают меня падшей женщиной, и ты, мой муж, своим пренебрежением ко мне еще ниже роняешь мое достоинство в их глазах.

Взгляд Филипа неожиданно стал жестким.