Богатство - Пикуль Валентин

— Так расскажите нам! — воззвал к нему Соломин.

Повесив макинтош на спинку стула, Бриттен сел. Взором, почти отвлеченным, он обвел лица собравшихся. Сказал:

— Ничего утешительного. Россия разгромлена!

Календарь показывал 5 мая 1904 года. Плотное молчание, словно непрошибаемая стенка, выросло вокруг того стула, на котором расселся барон. Чтобы эта тишина не взорвалась возмущением, Бриттен торопливо заговорил:

— Я понимаю, что все вы жили под обаянием несокрушимости великороссийской мощи. На деле оказалось — это мыльный пузырь, лишь слегка сверху бронированный… Достаточно было иголочного укола, чтобы он лопнул!

Блинов прослезился. Казачий урядник ногтем соскабливал смолу, прилипшую к эфесу его шашки. Исполатов, отвернувшись, пускал к потолку голубые кольца табачного дыма. Соломин сказал:

— Простите, барон, но такого ведь быть не может, чтобы наши священные твердыни, вроде Порт-Артура…

Бриттен сразу перебил его возгласом:

— Порт-Артур уже сдан! Вернее, — поправился он, — когда мы покидали Сан-Франциско, уже была решена его капитуляция.

— А как же наш флот? — спросил урядник.

— Какой флот? Русского флота давно нет… Поищите его на дне Тихого океана^{note 6}. — И барон рассмеялся.

В сенях канцелярии кто-то задел пустое ведро. Этот житейский звук несколько оживил Соломина, совсем увядшего. Все были растеряны, не зная — верить или не верить. Да и как было не поверить, если говорило официальное лицо?

— А что во Владивостоке? — спросил Соломин.

— Владивостока нет. Эскадра японских крейсеров еще в марте оставила от него дымящиеся руины. Масса убитых и раненых. Поезда переполнены — жители панически спасаются в Россию, и сейчас Владивосток — это мертвое поле, а все подходы к нему японцы завалили минами так густо, что еще добрую сотню лет туда никто не рискнет соваться…^{note 7} Голова от таких новостей шла кругом. Бриттен поднялся и сдернул макинтош со спинки стула.

— Сейчас, — произнес он, — назрел вопрос о конференции ведущих держав мира, чтобы произвести окончательный раздел дальневосточных владений Российской империи.

Тут, не выдержав, гаркнул Мишка Сотенный:

— Да Россия-то, чай, не Африка, чтобы делить ее!

Бриттен, вроде сочувствуя уряднику, пожал плечами:

— Увы, но это так.

Исполатов вдруг гортанно произнес одно слово, которое резануло всех, словно бритвой:

— Кайкчич!

К сожалению (или к счастью?), Бриттен его не понял. Это было старое оскорбление ительменов, которое могли понять лишь старожилы Камчатки; оно означало примерно то позорное русское слово, что начинается с буквы «б».

Белые гетры барона уже заторопились к дверям.

— Америка, — говорил Бритггн на ходу, — получит Камчатку, из которой образуется самостоятельный штат, а конгресс Соединенных Штатов в этом случае отдает мне все, что здесь имеется, на концессионных правах.

Дверь, взвизгнув пружиной, захлопнулась за бароном столь громко, будто выстрелила пушка. Соломин сел.

— Надо бы его попросить, — сказал вяло, — чтобы он воздержался от таких слов на улице. Могут возникнуть неприятности.

Блинов вытер слезы и ожесточился:

— А пускай, сволочь, болтает, что хочет. Одной болтовней ему из нашей Камчатки колонии не сделать.

Андрей Петрович с надеждою воззрился на Исполатова:

— Как вы относитесь ко всему услышанному?

Траппер размял в пепельнице погасшую папиросу с таким старанием, будто хотел уничтожить заклятого врага.

— Россия — это такая страна, которой можно нанести поражение, но которую никогда и никому не удавалось победить. Я допускаю, что наша армия могла оставить Мукден, допускаю, что Владивосток можно бомбардировать, как это сделали недавно с Благовещенском китайцы. Но курляндский баронишко что-то уж больно много насыпал пеплу на наши головы… Вспомните! Даже насквозь прогнивший Китай и тот, когда на него напали сразу несколько стран, обладавших новейшим оружием, даже Китай не испытал столько бед и насилий, какие, по словам барона, выпали сейчас на русскую долю. Уж если ты, собака, взялся за вранье, — заключил Исполатов, — так ты уж ври хотя бы так, чтобы тебе поверили!

Это были убедительные слова, и тут уряднику Сотенному пришла в голову хорошая мысль:

— Любое вранье легко проверить. Попросим у барона газетку. Хоша бы американскую. Не может так быть, чтобы на всем «Редондо» не нашлось захваченной в дорогу газетки…