Николай II: жизнь и смерть - Радзинский Эдвард

Все это была Игра. Конечно, у Голощекина, старого друга Свердлова, давно была информация об истинной цели секретной миссии Яковлева. И он хорошо к ней подготовился.

Что же поделывает «шпион», пока Яковлев вместе со своим отрядом направляется в Тобольск?

В середине марта, после того как Хохряков и Авдеев с отрядом вошли в город, он, видимо, возвращается в Пермь. Во всяком случае, 15 марта 1918 года Федор Лукоянов назначается главой Пермской ЧК. Но в конце апреля он вновь исчезает из города — «на подавление кулацких мятежей». На самом деле он, видимо, возвращается в Дом Свободы, ибо Голощекин объявляет — решительный момент приближается…

Меж тем в Доме Свободы текла обычная жизнь.

Из дневника: «7 апреля, суббота… В 9 часов была Всенощная. Пел отличный бас».

Как всегда, в эту субботу была Всенощная. В большой зале тускло горел электрический свет и светилась в полутьме икона Спасителя.

Аликс вошла в пустую залу, накрыла аналой своим вышиванием. И ушла. В 8 часов в залу вошел священник и четыре монахини из монастыря. Зажгли свечи… Долгоруков, Татищев, Боткин выстроились слева от аналоя, потом появились фрейлины бывшего двора, многочисленные «люди».

Наконец, открылась крохотная дверца в стене: вошла Семья. Запел хор и «отличный бас»: «Слава в Вышних Богу». Семья встала на колени, и все опустились вослед.

Так они встретили наступление любимого дня — 8 апреля — 24-ю годовщину их помолвки. В эту ночь они, как всегда, вспоминали… Брат Эрни, Вильгельм, Джорджи, Элла… Где они сейчас? Бабка королева Виктория давно в могиле… И все-таки это было. Был поцелуй в Кобургском замке. И были они, молодой человек и девушка, безумно счастливые. Точнее, счастливые и безумные, ибо «хотя бы ты был, как орел, и поднялся высоко»…

И вот 8 апреля; в этот прекрасный день Николай узнал: ему не разрешалось более носить погоны. И не только ему — «Маленькому» тоже. Погоны — это была некая связующая нить: он носил погоны с вензелями отца, а его сын носил его вензеля.

Я представляю, с каким нетерпением Матвеев и «шпион» ждали в тот день, когда он уйдет на прогулку. И, видимо, состоялся уже обычный ритуал: Матвеев прогуливался в коридоре, сторожил, а «шпион» вошел в комнату.

На столе, как обычно, все было педантично разложено: карандаши, несколько часов из его коллекции и, наконец, дневник.

«Шпион» прочел: «8 апреля. Воскресение. 24 годовщина нашей помолвки! В одиннадцать с половиной была обедница, после нее Кобылинский показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного комитета о снятии мною и Алексеем погон. Поэтому решил: на прогулки их не надевать, а носить только дома. Этого свинства я им не забуду!..»

И «шпион» окончательно понял: царь упрямо записывал в дневнике все. Даже допуская (он не мог не допускать!) возможность чтения дневника врагами. В этом было его презрение к ним.

Видимо, тогда «шпиону» и пришла в голову идея. Но осуществить ее в Тобольске он не успел, ибо уже на следующий день все изменилось.

Член Тобольского Совета — екатеринбургский большевик Авдеев апрельским утром 1918 года ехал из Тобольска в родной Екатеринбург. Авдеев был доволен: он вез с собой долгожданные документы. Это были сведения о монархическом заговоре зятя Распутина Соловьева, добытые «шпионом» (переписка царицы с Соловьевым и т. д.). И решение Тобольского Совета: ввиду угрозы побега «Николая Кровавого» из Тобольска просить Уральский Совет перевезти Царскую Семью в Екатеринбург.

На платформе, где Авдеев ждал своего поезда, он увидел выгружавшуюся из вагонов военную часть. Вид незнакомых вооруженных людей крайне обеспокоил екатерин-буржца. Он насчитал 15 кавалеристов и 20 пехотинцев. Это было время яростной вражды Омска с Уралом. Он подумал: «Не прибыл ли очередной омский отряд?» И решил разведать, что за солдатики.

Он подошел к вагону и попросил начальника. Его подвели к человеку в тулупе, надетом на матросскую блузу, и в папахе. Авдеев предъявил ему удостоверение Тобольского Совета. Человек прочел, очень оживился и объявил: «Вот вы-то мне и нужны». И показал екатеринбуржцу мандат за подписями Ленина и Свердлова. И еще — письменное распоряжение за подписью Голощекина, приказывавшее всем екатеринбургским большевикам в Тобольском Совете беспрекословно подчиняться Уполномоченному ВЦИК Яковлеву.

Пришлось возвращаться Авдееву в Тобольск вместе с этим отрядом.

Верхом на конях едут Авдеев и Яковлев. Яковлев расспрашивает Авдеева о Доме Свободы. Авдеев отвечает вяло: подробностей не знает, охрана в дом не допускает.

Проехав каких-то 20 верст, они замечают впереди цепи солдат. Сначала решили: белоказаки! К счастью, до стрельбы не дошло: в бинокль увидели красное знамя и красные ленточки на папахах. И поскакали навстречу друг другу всадники.

Оказалось, что это отряд, посланный из Екатеринбурга в Тобольск…за Романовыми!

Таков был первый сюрприз уральского военного комиссара Филиппа Голощекина. Яковлев с изумлением понимает: Екатеринбург его контролирует.

Теперь они едут вместе — два отряда. Яковлев скачет на коне в окружении двух уральских конников — Авдеева и командира отряда Бусяцкого.

И состоялся удивительный разговор (его записал в своих воспоминаниях один из «миасских разбойников»).

Бусяцкий предлагает Яковлеву план: когда тот повезет царя и Семью из Тобольска, на пути, в районе села Иевлево, отряд Бусяцкого устроит засаду, инсценирует нападение на отряд Яковлева, будто бы для освобождения царя и Семьи. И в перестрелке они покончат со всеми Романовыми. «Надо прикончить палача, а не возиться с ним», — говорит екатеринбуржец.

В ответ Яковлев молча показал Бусяцкому свой мандат: подчиняться во всем ему — Уполномоченному ВЦИК. Бусяцкий только усмехнулся. Всю дальнейшую дорогу они молчали.

Вот так 22 апреля 1918 года вошли оба отряда в город Тобольск.

В Тобольске — новый сюрприз: еще один отряд из Екатеринбурга под водительством большевика Заславского поджидал Яковлева в городе.

Так с первого дня Яковлев оказался в окружении двух отрядов уральцев. Хорошо подготовился Филипп Голощекин к встрече Уполномоченного ВЦИК…

Яковлев остановился в доме Корнилова, где жила свита. В ту же ночь он отправился в Тобольский Совет предъявлять свой мандат.

Ночью в Совете екатеринбургские тобольцы слушали краткую речь Яковлева. Он сообщил цель своей секретной миссии: увезти из Тобольска царя и Семью.

На естественный вопрос — «куда?» — Яковлев ответил, что «им рассуждать об этом не следует, как и предписано в мандате». В ответ Яковлев услышал яростные слова командира уральского отряда Заславского: «С Романовыми надо не возиться, их надо кончать!»

Яковлев жестко оборвал его.

Из воспоминаний Яковлева: «Я сказал ему только одно: „Все ваши отряды должны подчиняться мне и выполнять мои распоряжения! Надеюсь, вы поняли?“ И Заславский… сквозь зубы процедил: „Да“.

В заключение Яковлев объявил на завтра смену охраны. На все посты в Доме Свободы должны встать местные красногвардейцы. Новым комендантом Дома Свободы Яковлев назначил своего знакомца по платформе Авдеева. Это был реверанс в сторону уральцев.

Но как только Яковлев ушел, уральцы приняли постановление — зорко следить за Уполномоченным из Москвы.

Да, подготовился Голощекин к его приезду!

Поняв, что уральцы в Тобольском Совете — враги, Яковлев должен теперь быть предельно осторожен с охраной и Кобылинским. Если и здесь не получится — миссия провалилась!

Утром он вызывает к себе Кобылинского.

Непривычно ласковое обхождение комиссара из Москвы подкупает полковника. Яковлев объясняет ему, что приехал увезти царя и Семью. К сожалению, он не может разгласить пока тайну маршрута. Но полковник может быть уверен — он все узнает, и уже вскоре.

Кобылинский отвечает доверием на доверие, сообщает Яковлеву обо всех трудностях, которые ждут его миссию: очень болен Алексей и везти его не представляется никакой возможности.

В последнее время мальчик был на удивление здоров и затевал в доме бесконечные игры.

Придумал отчаянную игру: на деревянной лодке съезжать по ступеням лестницы, ведущей со второго этажа на улицу. С грохотом, от которого затыкали уши обитатели дома, неслась его лодка. Он будто пытался что-то доказать себе. Была и другая игра — он катался на качелях, сделанных из бревна. «Не знаю во время которой из этих игр, но он ушибся и, как всегда, слег», — вспоминала дочь доктора Боткина.

Что такое для Алексея ушиб в условиях заключения, описал сам доктор Боткин:

«Алексей Николаевич подвержен страданием суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчиков его возраста, сопровождающихся… жесточайшими болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из его ближайших родных, не говоря уже о хронически больной сердцем матери, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при больном К.Г.Нагорный после нескольких бессонных и полных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был выдержать вовсе, если бы на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича господин Гиббс и в особенности воспитатель его Жильяр… Сменяя один другого чтением и переменой впечатлений, они отвлекают в течение дня больного от страданий…»