Иисус. Дорога в Кану - Райс Энн

Послышался вой — его вой!

Я замер и посмотрел перед собой. Капли повисли у меня на ресницах. До этого я видел не корабль, а всего лишь богато расшитый полог великолепного шатра.

Вой повторился. Да как ты смеешь!

— Друг, прости, — произнес человек рядом со мной. — Звук, который ты слышишь, — это моя сестра. Прости ее, святой человек. Мы как раз везем ее в Храм, в последний раз, узнать, не смогут ли там помочь.

Вой раздался снова и перешел в оглушительный сиплый хохот.

Шепот коснулся моих ушей.

«Ты прогонишь меня? От сердца к сердцу? От души к душе?»

И снова послышался вой, на этот раз перешедший в стоны, такие жалобные и жуткие, что казалось, будто стонет множество людей.

— Пойдем же, посиди с нами. Поешь и попей, — сказал человек.

— Позволь мне пойти к ней, твоей сестре.

Я, пошатнувшись, двинулся вперед, не обращая внимания на его попытки остановить меня.

Женщина была привязана к носилкам. Они стояли у шатра, крытые и занавешенные, и тряслись, будто земля под ними ходила ходуном.

Вопли и вой вспарывали воздух.

Младшие братья собрались вокруг старшего, того, что напоил меня водой.

— Я тебя знаю, — сказал один из них. — Ты Иешуа бар Иосиф, плотник. Ты был на реке.

— И я тебя знаю, — ответил я, — Равид бар Одед из Магдалы.

Я подошел к носилкам.

Казалось невероятным, что такие звуки издает человеческое существо. Я смотрел мимо носилок, мимо задернутых занавесок с кистями.

— Святой человек, если б только ты мог ей помочь…

Это сказала одна из трех подошедших молодых женщин. Позади стояли носильщики, мускулистые рабы со сложенными на груди руками, они наблюдали за нами, как и слуги у стреноженных лошадей.

— Мой господин, — сказала женщина, — умоляю тебя, она нечиста.

Я прошел мимо нее. Остановился перед носилками и отдернул занавески.

Она лежала на ворохе соломы, женщина в самом цвету. Ее исхудавшее тело прикрывало льняное платье, каштановые волосы намокли от пота и сбились на шее всклокоченным гнездом. Запах мочи едва не сбивал с ног.

Стянутая от шеи до пят кожаными ремнями, с руками, раскинутыми в стороны, словно на кресте, она выгибалась и яростно дергалась, зубы глубоко впивались в губы. Она плюнула кровью мне в лицо.

Я ощутил, как кровь стекает по носу и щеке. Она плюнула снова, харкнув из глубины горла.

— Святой человек, — воскликнула женщина рядом со мной. — Уже семь лет она такая. Но говорю тебе, никогда еще не было в Магдале женщины добродетельнее нее.

— Я знаю, — отозвался я. — Мария, мать двоих детей, которые пропали в море вместе с ее мужем.

Женщина ахнула и закивала.

— Святой человек, — сказал Равид. — Можешь ли ты помочь нашей сестре?

Женщина на носилках дернулась, и ее крик разнесся по воздуху, а затем перешел в вой — точно такой, что я слышал на горе. Его вой. И он снова рассыпался смехом.

«Думаешь, сможешь забрать ее у меня? Думаешь, после семи лет ты сумеешь сделать то, что ни один священник в Храме никогда не сумеет сделать? Да они оплюют тебя за твои потуги, оплюют, как плюет она!»

В припадке ярости женщина поднялась, разрывая ремни, стягивающие ее руки. Братья и их жены отшатнулись.

Она была сплошные кости и жилы — и ненависть.

Она поднялась как можно выше и с треском разорвала ремень на шее.

— Сын Давида, что ты можешь поделать с нами? Убирайся от нас. Оставь нас, — шипела она.

Братья были ошеломлены. Женщины закричали.

— Мой господин, ни разу за все эти годы она не произносила ни слова. Мой господин, злой дух убьет нас.

Ремни у нее на груди лопнули. Тяжелые носилки закачались, и вдруг, с неистовым треском, она разорвала последние ремни, которыми были связаны ее ноги. Она поднялась, присела на корточки и резко распрямилась, отшвыривая полог, выскочила наружу, повалилась на песок, но тут же вскочила на ноги с проворством танцора.

Она испустила восторженный вопль. Она закружилась на месте, ужасая своих братьев и их жен.

Старший брат, тот, который напоил меня водой, бросился, чтобы схватить ее.

— Пусть он поговорит с ней! — закричал ему младший брат.

Она выгнулась, захохотала, заворчала по-звериному, а потом едва не упала — ноги у нее подгибались, и, когда она потянулась ко мне, стало видно, что ее руки покрыты кровоподтеками и полосами от ремней. Ее лицо в один миг было женским лицом, а в следующий превращалось в звериную маску.