Королева-распутница - Холт Виктория

— Осторожно, моя дорогая. Ты думаешь, что мне угрожает опасность. Это, возможно, фантазии. Не надо видеть в них реальность.

— Я буду осторожной. Но ты действительно должен отправиться ко двору?

— Должен, дорогая. Подумай, что это может означать для нас… для нашего дела. Король обещал помочь принцу Оранжскому. Мы победим Испанию и обретем свободу вероисповедания.

— Но, Гаспар, королеве-матери нельзя доверять. Жанна всегда это утверждала. Она знала, что говорит.

— Мы имеем дело с королем, моя дорогая. У короля доброе сердце. Он сказал, что гугеноты — такие же его подданные, как и католики. Я полон надежды.

Но со своим зятем, Телиньи, он говорил менее оптимистично. Когда они остались вдвоем, Гаспар сказал:

— Иногда я спрашиваю себя, достойна ли часть нашей партии помощи Господа. Сознают ли некоторые гугеноты важность нашей миссии? Понимают ли они, что пришло время установить Веру на нашей земле для многих грядущих поколений? Иногда мне кажется, что основная масса гугенотов не питает истинной любви к религии. Они используют ее как повод для ссор со своими врагами, они охотнее спорят о догматах, чем ведут праведную жизнь. Французы, мой сын, неохотно принимают протестантскую веру — в отличие от жителей Фландрии, Англии и немецких провинций. Наши люди любят веселье и торжества; они не стесняются грешить, вымаливать прощение у Господа и снова предаваться греху. Эту нацию не привлекает спокойная, мирная жизнь. Мы должны помнить это. Наличие двух религий было для многих лишь поводом для борьбы друг с другом. Мой сын, я встревожен. Эти вызовы ко двору таят в себе угрозу, которая не была видна, когда я находился в Париже. Но я полон решимости исполнить обещания, данные мною принцу Оранжскому; надо заставить короля сдержать свое слово.

— Все, что вы говорите, верно, — сказал Телиньи. — Но, отец мой, если король откажется сделать это, что мы сможем предпринять?

— Мы попытаемся повлиять на него. Я чувствую, что способен подействовать на короля, встретившись с ним наедине. Если мы останемся без его помощи, нам придется уповать на наших последователей, солдат, на нас самих…

— Помощь Шатильона покажется незначительной после надежд на обещанную помощь Франции.

— Ты прав, мой сын; но если Франция не сдержит своего слова, Шатильону не следует поступать так же.

— Я получил предостерегающие письма от друзей, находящихся при дворе. Отец, они умоляют нас не ехать. Гизы интригуют против нас; королева-мать действует заодно с ними.

— Мы не можем оставаться из-за этих предупреждений, сын мой.

— Мы должны сохранять бдительность.

— Не сомневайся, мы сделаем это.

За общим столом никто не говорил об отъезде, но все, от Гаспара и Жаклин до последнего слуги, думали о нем. Обитатели окрестностей любили Гаспара; в замке Шатильон находилась пища для всех страждущих. Сам адмирал установил традицию есть вместе с простыми людьми. Трапеза начиналась с чтения псалмов, за которым следовала молитва.

Сидя за длинным столом, Гаспар думал о борьбе, которая ждала адмирала и людей, поклявшихся помогать ему. Среди них был молодой принц Конде, походивший на своего жизнерадостного и галантного отца, погибшего за Веру. Молодой принц, при всех его достоинствах, не отличался большой силой духа. Другой единоверец Колиньи, девятнадцатилетний Генрих Наваррский, был смелым воином, но не обладал должным благочестием; он ставил удовольствия выше праведности. Он поддавался женским чарам, обожал вкусную еду и вино. Жизнелюбие мешало ему полностью посвятить себя религии. Телиньи? Гаспар возлагал на него большие надежды не потому, что был связан с ним узами родства. Колиньи видел в молодом человеке свою собственную преданность делу, решимость. Еще был герцог де Ларошфуко, горячо любимый королем Карлом, но юный и неопытный. Колиньи также помнил о шотландце Монтгомери, копье которого случайно убило короля Генриха Второго. Возможно, именно он возглавит движение гугенотов в случае смерти адмирала. Но Монтгомери был уже пожилым человеком. Лидера следует искать среди более молодых людей. Это место мог в будущем занять Генрих Наваррский.

Глупо думать о собственной смерти; мысли адмирала устремились в этом направлении под влиянием испуганных взглядов его родственников и друзей. Даже слуги посматривали на него боязливо. Они молча умоляли Колиньи пренебречь вызовом ко двору, не подчиниться приказу королевы-матери.