Мальчики с бантиками - Пикуль Валентин

Старшины в такт гребле испускают пронзительные вопли:

– Два-а-а… рраз! Два-а-а… ррвок!

При выкрике «раз» лопасть выскакивает из воды, и развернутое горизонтально весло молнией отлетает к носу шестерки. С бурлением лопасть захватывает воду для следующего гребка.

– Два-а-а… ррвок!.. ррвок!

Шлюпка идет толчками. В самом конце гребка спина гребца должна лечь на колени юнги, что сидит позади. Неукоснительное требование: замах весел делать как можно дальше. При вырывании весла из воды не полетишь вверх тормашками, ибо ноги продеты в петли на днище шлюпки. Поначалу трудно. Весло захватывает не воду, а воздух. Волна поднялась чуть выше, и весло чуть ли не до самого валька погружается в воду. Никак его не выдернуть из моря, хоть вытаскивай торчком из-за борта, как палку. Моряки в таких случаях говорят: «Поймал щуку!»

– Ой, у меня весло уплыло! – кричал Коля Поскочин.

Старшина, ругаясь, клал шестерку в развороте, юнги с хохотом выручали весло из волн.

– Башку теряй, не жаль, а весло – это тебе не башка!

Белое море – море чудесное. Никто бы раньше не подумал, сколько в нем живности и красот. Когда старшина скажет: «Суши весла!» – юнги перегибаются за борт, вглядываясь в воду. И чего тут только не увидишь – и огненных морских ангелов, и цветное желе медуз. Сонно ползают по дну жирные утюги камбал, а из глубины светятся лучи кремнистых звезд – таких идеально правильных очертаний, словно природа отштамповала их серийно на своем удивительном станке.

Загребными сидят самые сильные – Федя Артюхов и Финикин, а Савка с Поскочиным – баковыми, с укороченными веслами. Загребные с кормы задают ритм гребле, но Финикин славен своей несообразительностью. По команде «суши весла» он шабашит, убирая весло под рангоут; старшина кричит «шабаш», а Финикин «сушит» весло над водою… Посреди шестерки, разделяя ряды гребцов, покоится под чехлом рангоут – мачта с реями и парусами. Финикин уже не раз намекал Росомахе:

– А чего это мы? Уже все измочалились… Поставим парус!

Под парусом пойдешь, когда с тебя сто потов сойдет на веслах. А ты еще до четвертого пота не догреб… Навались! Два‑а‑а…

Вальки для равновесия залиты свинцом, а рукояти отполированы наждаком. В уключину весло ставится тем местом, где веретено охвачено кожей, и надсадный скрип мокрой кожи сопровождает все время гребли. Юнги работают обнаженные, солнце уже золотит их спины. Завтра утром с коек своих они встанут со стоном. Будут юнги, как дряхлые старцы, хвататься за поясницу. Но это завтра, а сегодня в дугу сгибаются весла из гибкого ясеня. В анкерках плещется запас пресной воды. Замах – гребок, замах – гребок!

Кажется, с таким усердием можно переплыть океан.

– Почти как на галере, – сказал Коля Поскочин. – Не хватает только профоса с плеткой, чтобы огрел нас как следует.

– А кто такой этот профос? – спросил его старшина.

– Корабельный палач. Была и такая должность на старом флоте. А русские люди «профоса» переделали в «прохвоста»…

– Ясно! Теперь помолчи, а то собьешь дыхание. – Росомаха глянул на корму. – Правая навались, левая табань!

Шлюпка волчком развернулась на месте, ее форштевень направился в сторону берега, и тогда старшина крикнул:

– Обе на воду! А то опоздаем к обеду…

Обратно из шлюпочной гавани юнги шли лесом – без строя, вразброд, полуголые, босые. Совсем рядом с ними раздался выкрик:

– Стой! Кто идет?

Случайно они выбрели на тот склад боепитания, который когда-то охранял Савка и где в ночи вокруг него шлялся враг. Часовой теперь стоял с патронами в обойме карабина.

– Да не шуми ты, – отвечали ему юнги, смеясь. – Кого испугать решил? Не видишь, свои в доску ребята идут…

В Савватьеве Савка попросил Росомаху отпустить его.

– А куда тебе?

– В политотдел хочу зайти… к Щедровскому.

– Чего тебе там?

– Отец-то совсем не пишет. Одно лишь письмо…

Щедровский удивился, увидев Савку на пороге своего кабинета.

– Кто тебя прислал ко мне?

– Никто. Сам решил зайти… насчет отца…

– Странно! Вот как раз ответ о твоем отце. Только что вскрыл пакет, и вдруг являешься ты… Бывает же такое!

Савка молча ждал, что ему скажут.

– Трудно это говорить, – сказал Щедровский. – Но ты уже взрослый человек и сможешь пережить самую горькую правду. Отца твоего нет в живых. По справке видно, что он был вычеркнут из списков части еще осенью прошлого года…

После отчаянной гребли вдруг заломило руку.