Мальчики с бантиками - Пикуль Валентин

– Весла шабаш! Рангоут ставить.

Сколько ошибок сразу совершили они! Гребцы правого борта должны левую руку взять под рангоут, а правой обхватить тело мачты. С левого борта – наоборот. Надо помнить, что движение часовой стрелки – главный ориентир в движении рангоута. Первый блин всегда комом, и попытка кончилась тем, что загребного Финикина юнги треснули мачтой по рыжей башке.

– Ой, зззвери! – рассвирепел он от боли.

Аграмов пока не вмешивался, только подал Финикину пятак:

– Остуди в воде и приложи. До свадьбы заживет. А на свадьбе расскажешь невесте, как тебя на флоте мачтой били…

Финикин опустил руку за борт, остужая пятак, но вода показалась ему теплой. Он сунул руку в море ниже локтя:

– Ой, вот где лед-то!

– А ты как думал? – ухмыльнулся Аграмов, наблюдая за возней юнг с такелажем. – Успевают прогреться только верхние слои моря. А в Баренцевом вода вечно ледяная…

Мачта уже вошла в степс, ее тело юнги прихватили к банке скобою нагеля. Теория и практика – вещи разные. Савка назубок знал вант-путенсы, банты и боуты, кренгельсы и люверсы. Но совсем иное дело, когда с этими названиями надо схватиться на практике. Ветер рвал штанги из пальцев, а сырая шкаторина паруса, обтянутая понизу тросом, больно стегала по лицу, полоскаясь на ветру с гулким хлопаньем, словно стреляла пушка.

– Скверно! – сказал Аграмов, закуривая папиросу и пряча обгорелую спичку обратно в коробок, чтобы не мусорить в море. – С такими успехами вам, ребята, не на флоте служить, а работать где-нибудь… в раздевалке!

Он приказал спустить парус, разобрать рангоут и зачехлить его, как было раньше. Дьявольская работа началась заново, но Финикина мачтой уже не огрели по голове – и на том спасибо. Аграмов заставил юнг проделать всю операцию с постановкой рангоута раза четыре подряд, пока не наловчились.

– На фалах! Паруса поднять… Выбрать фалы, черт бы вас взял! Осади галсы… Шкоты, шкоты держи! Не хлопай ушами!

На берегу шкоты – обыкновенные веревки. Но в море они ведут себя, как бешеные гадюки. Савка даже взмок, удерживая их, а Федя Артюхов сорвал ноготь, кровью забрызгал штаны. Сидеть под парусом на банках уже нельзя – когда поставлен парус, команда перемещается на днище. Капитан первого ранга убрал флаг с кормы.

– Разрешаю свистеть, – сказал он, меняя на руле румпель. – Старые марсофлоты свистом подзывали к себе нужный ветер и свято верили в чудеса…

Настал покой и тишина. Все примолкли. Каперанг ловко «забрал» ветер в парус, и шлюпка легла на борт. Легла столь круто, что вода, тихо журча, неслась вровень с лицами юнг. Лишь узенький планширь отделял их от морской стихии. Жутковато!

– А не перевернемся? – спросил Поскочин.

Аграмов глянул за корму, где – в дымах пожаров – уже давно терялся соловецкий берег. На глаз он измерил расстояние:

– Надеюсь, что доплывешь, если перевернемся! – И еще круче вывел шестерку на сильный ветер. – Сейчас полный бакштаг левого галса… Вы поняли? – спросил он юнг.

– Это мы знаем… – отвечали они. – Учили… как же!

Верхушки волн уже заплескивали шлюпку, бездна неслась возле самых губ. Можно было пить таинственную глубину, насыщенную рыбой, медузами и мраком. Из этой глубины, топорща усы, иногда выскакивали солдатиком пучеглазые тюлени…

Когда возвращались обратно, Аграмов приказал:

– Раздернуть шкоты!

Парус, вырвавшись из-под власти людей, сразу заполоскал бессильно, и шлюпка, потеряв ветер, остановилась. Солнце пекло сверху мускулистые спины. Даже сюда, в такую даль, залетали с материка слепни, и юнги били их на спинах звучными шлепками ладоней. Аграмов глянул за борт – дно моря уже смутно виднелось под ним.

– Каждый пусть нырнет и в доказательство того, что он побывал на грунте, пусть принесет мне в презент сувенир со дна моря…

Штаны сразу долой! С хлопаньем пробивая головами теплые слои воды, юнги вонзались в ледяное море. Савка испытывал блаженство. Плыли перед ним раскрытые красные зонтики медуз, и он, балуясь, ловил их руками. Было забавно видеть своих друзей, что рядом с ним сильными рывками уходили в глубину, и он тоже спешил за ними – на грунт! Что-то черное завиднелось… А-а, это кормится тюлень, рылом разрыхляя залежи придонной ракуши. Вот ползет, вся в иголках, пемзо-пористая звезда. Хвать ее! Теперь наверх… До чего же странно видеть над собой пузатое днище своей шлюпки. Выпучив глаза, юнги выскакивали из моря. У каждого в кулаке размазня – все раздавлено всмятку от нервного усилия при всплытии.