Баудолино - Эко Умберто

– Там, в своем дворце. Я вас поведешь. Лучше сперва я скажешь друзьям, что вы прибудешь. Когда вы прибудешь, тогда праздник. Гости дар Господен.

– А что, тут в траве есть еще исхиаподы?

– Я не думаешь. Но тут недавно, вроде, один знакомый блегм. Хороший знакомый. Это удачно. Обычно исхиаподы не друзья блегмам. – Он засунул пальцы в рот и испустил продолжительный, отлично модулированный свист. Через несколько секунд ковыли раздвинулись и вынырнуло новое создание, очень непохожее на исхиапода. Но зная заранее, что появится блегм, путешественники были готовы видеть именно то, что им представилось. Широкоплечая, очень коренастая фигура с тонкой талией, на двух низких волосатых ногах и без всякой головы, равно как без шеи. На груди, там, где у людей находятся соски, открывались миндалевидные выразительные очи; между ними невысокое вздутие с двумя ноздрями и округлая дыра, весьма подвижная, так что стоило пришельцу заговорить, отверстие заерзало и закривилось в зависимости от того, какие оно исторгало звуки. Гавагай что-то стал втолковывать новоприбывшему и показывал на посетителей рукой. Тот, по всей очевидности, кивал, то есть пригибал плечи вперед, как будто кланялся.

Он приблизился к присутствующим и сказал им примерно следующее: – Оуиии, оуиоиоиои, ауэуа! – Посетители дружески предложили ему чашку воды. Блегм достал из заплечного мешка тростинку и, заправив ее в отверстие, расположенное ниже носа, высосал всю воду из чашки. Баудолино предложил ему круглый сыр. Блегм приставил сыр ко рту, тот внезапно растянулся по размеру сыра и еда заскочила в дыру. Блегм сказал: – Эуаои оэа! – Потом поднес руку к груди, то есть ко лбу, как будто в чем-то поклялся, помахал новым знакомым обеими руками и снова нырнул в траву.

– Он дойдешь быстрее нас, – сказал Гавагай. – Блегм не бегаешь как исхиапод, но проворней, чем тягучие животные, эти вот под вами. А кто будешь эти звери?

– Кони, – ответил Баудолино: он так и знал, что в царстве Иоанна не существует лошадей.

– Что такое кони? – спросил любопытный исхиапод.

– Вот как эти самые, – ответил ему Поэт. – Такие точно.

– Я благодаришь. Вы будешь сильные люди, едешь на животных, таких самых, как кони.

– Ладно, послушай. Вот ты говоришь, что исхиаподы с блегмами не дружат. Что, они не из того же царства или, как там ее, провинции?

– Нет, мы и они все вместе будешь слуги Пресвитера. С нами тут еще есть понцы, пигмеи, гиганты, паноции, безъязычники, нубийцы, евнухи и сатиры-никогда-и-нигденевидимки. Все предобрые христиане, надежные слуги Диакона и Пресвитера.

– Вы не дружите, потому что отличаетесь?

– Что такое отличаетесь?

– Ну, в смысле что ты отличаешься от нас... – Чем я отличаешься от вас?

– Господи Иисусе, – вышел из себя Поэт. – Потому хотя бы, что ты вон на одной ноге! Мы на двух, и блегмы тоже на двух!

– Вы и блегмы, если поднимешь от земли вторую ногу, будешь на одной ноге.

– Да, но у тебя нет второй, чтоб ее поднять!

– Зачем мне поднимать ногу, которой нет? Ты разве поднимаешь третью ногу, которой у тебя нет?

Примирительно вмешался Бойди. – Гавагай, ну согласись тогда, что у блегма нет головы.

– Почему нет головы? Глаза есть, нос и рот есть, он говоришь, он ешь. Разве ешь и говоришь, если не имеешь головы?

– Но ты что, не замечаешь, что у блегма нету шеи, а на шее нет той круглой штуки, которая и у тебя и у нас на шее есть, а у него нет?

– Что такое замечаешь?

– Видишь, обращаешь внимание, ну, в общем, как-то узнаешь!

– Ты, верно, хочешь сказать, что он не совсем такой самый, как я. Что моя мать не перепутаешь меня и его. Но и ты не такой самый, как этот твой друг, потому что он имеешь полоску на щеке, а ты не имеешь. И твой друг не такой самый, как вон тот черный, наподобие Волхва. А тот черный отличаешься от этого, с черной бородой, как у раввина.

– А почему ты знаешь, что у меня борода как у раввина? – горячо переспросил Соломон, имея в виду, похоже, потерянные колена и надеясь найти в словах Гавагая подтверждение, что те либо проходили здесь, либо обитали в этом царстве, – Ты что, представляешь себе других раввинов?

– Я не представляешь, но у нас каждый говоришь: борода как у раввина. Говоришь так каждый у нас в Пндапетциме.

Борон подвел итог: – Все понятно.. Этот исхиапод не видит разницы между гобоя и блегмом, ну разве что незначительную, как мы видим между Порчелли и Баудолино. Если подумать, это нередко наблюдается по отношению к иностранцам. Возьмем двух арапов, сильную ли мы увидим разницу?

– Не сильную, – отвечал Баудолино. – Но блегм с исхиаподом не в том же положении, что мы и арапы. Мы видим арапов только тогда приезжаем к. ним. А эти живут в одной и той же провинции! И заметь, он прекрасно отличает одного блегма от другого. Он же сказал, что встретил дружественного блегма, в то время как с другими блегмами он не дружит... Послушай, Гавагай. Ты говоришь, что в вашей провинции живут, кроме прочего, и паноции. Я знаю, каковы собой паноции. Они такие же люди, как мы, только вот уши у них огромные, доходят до бедер, и когда холод, они ими обматываются, как плащом. Я правильно описал?

– Да, они такие самые как мы. У нас тоже уши.

– Но не до бедер же, Бот мой!

– И у тебя уши большие, не то что у вон того друга.

– Но не как же у паноциев, проклятье!

– Всякий имеешь уши, которые дадены матерью.

– Раз так, почему ты говоришь, что исхиаподы не дружат с блегмами?

– Блегмы худо мыслишь.

– В каком смысле худо?

– Блегмы христиане, но они отметные. Они phantasiastoi. Хотя и они в убеждении, точно как мы, что Сын не единой природы с Отцом, поскольку бытие Отца извечно, а Сын, Он сотворен Отцом, и не по необходимости, а по своей воле, но в то время как мы провозгласишь: значит, Сын есть приемное детище Божие, блегмы еще добавишь: да, Сын не единой природы с Отцом, но будучи Словом, он, хоть и приемное детище, однако не способен воплощаться.

Значит, Иисус не воплотишься. И виденное апостолами это только... так просто не скажешь... phantasma...

– Чистая видимость.

– Точно. Они говоришь, что только фантазм Сына был распят на кресте. Сын не был рожден в Вифлееме, не был рожден от Марии. Некогда у реки Иордан Он был явлен Иоанну Предтече и все тогда скажешь: ах! ах! Но если Сын не был воплощен, как скажешь: ядый мою плоть и пияй мою кровь? Потому-то у блегмов нет причастия хлебом и бурком.

– Иначе им пришлось бы причащаться этой выпивкой, как ты там его называешь... бурком... через трубочку, – сказал Поэт.

– Ну, а паноции? – спросил Баудолино.

– О, паноциям не важно, чем был занят Сын, сошедши на землю. Они радеешь лишь о Духе Святом. Понимаешь, они говоришь, что христиане на Западе думаешь, будто Дух Святый исходишь и от Отца и от Сына. Паноции не согласны. Они утверждаешь, что Сын добавлен после и что в Константинопольском кредо не сказано так. Дух Святый для них исходишь исключительно от Отца. Они думаешь супротивно пигмеям. А пигмеи говоришь, что Дух Святый только от Сына. А от Отца Духа нет. Паноции хуже всего ненавидишь этих инакомыслящих пигмеев.

– Друзья, – подытожил Баудолино, – мне кажется очевидным, что разные здешние породы существ не придают значения несходствам телесного вида, цвета кожи, телосложения; совершенно не то что мы, которые пред лицом карлика полагаем, будто видим ошибку природы. В то же время, обратно сему, как, впрочем, и многие наши любомудрствователи, здешние придают значение разным толкам относительно природы Христа, а также Пресвятой Троицы... Об этих толках мы с вами много слыхивали рассуждений в Париже. В этом свойство здешней мыслительной особости. Попытаемся понять его, потому что в противном случае наша судьба вечно ввязываться в прения. Бог уж с ними, сделаем вид, что для нас что блегм, что исхиапод, все едино. А уж что они думают о природе Господа, это нас и подавно не касается.

– В малой мере, в какой я смог понять, вижу, исхиаподы разделяют отвратительную ересь Ария, – сказал на это Борон, который, как обычно, был из всех самым начитанным.

– И что с того? – перебил Поэт. – По мне, все это болтовня для greculi. Мы на севере больше интересуемся, как отличить законного папу от антипапы... Подумать только, ведь совсем недавно отличие это зависело только от мнения моего покойного принципала Рейнальда... Ладно, каждый ошибается как может. Баудолино прав. Сделаем вид, что нам все равно. Хотел бы я взглянуть на этого Диакона... Я и на его счет не обольщаюсь, но по крайней мере его зовут Иоанн.

Посему Гавагая попросили сопроводить компанию в Пндапетцим, и он отправился впереди, умеряя прыжки, чтоб кони за ним поспевали. Через два часа они добрались до берега ковыльного моря и вышли на местность, где изобиловали оливы и фруктовые деревья. Под деревьями сидели и с любопытством смотрели на пришельцев существа почти человечьей наружности. Они приветственно махали руками, но вместо слов изъяснялись завываньями. Это были, объяснил Гавагай, безъязычники, живущие за околицей города, потому что они мессалиане, верующие, что на небо попадают через усердную молчаливую молитву, без причащения Святых Таинств, без исполнения богоугодных дел и без обуздания плоти, и вообще без отправления церковных служб. Они не ходят в церкви Пндапетцима. Их недолюбливают, потому что они утверждают, что и труд тоже богоугодное занятие и потому трудиться не надо. Живут в большой бедности, питаются плодами от окрестных дерев, которые, впрочем, принадлежат всему обществу, а они пользуются без всякого зазрения.